Месяц на море - Наталия Миронина
Но прошло время, и Колесников забеспокоился. Архипова не объявлялась – не звонила и шаги не раздавались. Колесников, чтобы отвлечься, стал готовить ужин. Он даже себе представлял, как она появится и он ничего ей не скажет. Мол, выше этих женских истерик, он просто спросит ее:
– Ужинать будешь?
А она фыркнет, как обычно, пойдет в ванну, долго будет мыться, потом выйдет с якобы независимым лицом. Сергею Мефодьевичу особенно понравилось выражение «якобы независимое». «Действительно, что тут комедию ломать?! Какая независимость у женщины, которая согласилась на такой отдых? На всем готовом!» – усмехался он про себя и жарил говяжью печенку. Он сначала тщательно снял все пленки, потом залил аккуратные ломтики молоком. «Как она говорила? Десять минут в молоке и минута-другая на сковородке на сильном огне? Она сказала, что печенку она ест только такую», – думал он, забыв, что минуту назад мысленно презирал Архипову. Потом Колесников сделал салат, но не заправлял его. «Придет, пусть выберет – масло, сметану или просто так, с солью», – проворчал он, ставя салатницу на стол. Когда ужин был накрыт, он проверил, есть ли мороженое в морозилке. Мороженое было. «Ей надо объяснить, что от холода горло не болит. Болит горло от инфекции. От переохлаждения не бывает ангин. Но вот холод даже полезен, он снимет болевые ощущения!» – репетировал он про себя речь. Ему было совестно, что Александра сейчас была не дома, а больная носилась невесть где. «С другой стороны, да кто ее прогонял? Кто-то слово ей сказал? С чего это она как сумасшедшая отреагировала?!» – опять заводился Колесников. Но в этом месте его размышлений таился камень, о который он больно спотыкался. Сергей Мефодьевич не мог не признать, что специально задержался с выходом из дома и специально опоздал к знакомым Александры. Уж очень его раздражало то увлечение, то оживление, с которым она рассказывала о той семье. «И что? Не виделись сто лет, старуха уже умерла, у молодых все свое… Чего театр устраивать… никому ничего уже не интересно. Так, для приличия головами покивают, корзинку сухих абрикосов дадут на прощанье. Это вместо того, чтобы мы вдвоем на пляже на солнце время провели! – возмущался про себя Колесников. – Теперь небось сами эти хозяева радуются, что время не потеряли. Они же ее и не помнят!»
Колесников себя обманывал, уговаривал, на душе скребли кошки, вина жгла, а черт – злой, противный – своей кочергой угли помешивал.
Сергей Мефодьевич сбегал в комнату и принес настольные часы. Теперь, чтобы не заглядывать ежеминутно в телефон, он слушал отсчет минут. С часами на столе было спокойнее – словно кто-то со стучащим сердцем, живой, был рядом.
«Уже темнеет, – думал Колесников, – где она может быть?! Да где ей быть – в ресторане сидит, улыбается своей дурацкой улыбкой!» Он сам себя спрашивал, сам отвечал, сам волновался, сам пытался успокоить себя.
А тем временем действительно темнело. И голоса на улице становились громче, взрывы смеха раздавались, кто-то что разбил, кто-то закричал, потом зазвучала громкая музыка и тут же послышались гневные крики. Все эти звуки всполошили Сергея Мефодьевича. Он уже не ходил по квартире, а метался. От окна к окну, от двери к шкафу, где были вещи Александры. Он рывком распахнул дверцы и уставился на немногочисленные вешалки с платьями и сарафанами Архиповой. «Господи, да я вроде бы уже заглядывал сюда!» – подумал он.
Александра не звонила, и это злило Колесникова. «Ну и что? Вот я ей позвоню?! И что я скажу?! Приходи, я тебе печенку пожарил, как ты любишь?! Бред какой-то! Взрослый человек, а так себя ведет!» – возмущался он и опять натыкался на ту самую занозу – на осознание своей вины. Колесников еще немного послонялся по дому, зачем-то достал веник, собрал невидимую пыль и вспомнил, как он сам делал уборку. «Вот, вот, тоже пример! Она что, не видела, что на полу песок? Да, немного, но приходим с пляжа, все равно что-то приносим. Она не видела? Или она неаккуратная?! Это важно! А когда ей сказал про уборку, прям так оскорбилась! Про пылесос заговорила», – опять разозлился Колесников. Он повертел в руках веник, положил его на место и почувствовал усталость. «Буду ложиться. Придет – позвонит!» – сказал он себе.
Когда на кухне была разложена раскладушка и расстелено белье, Колесников понял, что выглядит все по-дурацки. Ужин на столе, взбитая подушка и аккуратно разложенное одеяло рядом. «Господи, то ли общежитие, то ли купе поезда дальнего следования!» – чертыхнулся он про себя. Немного подумав, он попрятал все в холодильник. И уже собрался было лечь, как сообразил, что спать на раскладушке на кухне в пустой квартире не менее глупо, чем спать при накрытом столе на кухне. Сергей Мефодьевич опять подскочил, сгреб постельное белье в охапку и поволок это все в комнату. Там он опять все застелил, взбил нужным образом подушку и как следует встряхнул одело. Правда, лег не сразу, он увидел на полу книжку, которую читала Архипова. «О, “Анна Каренина”, столько споров из-за измены. И правильно, что она так страдала. Не надо было обманывать близких!» – листая маленький томик и останавливаясь на некоторых абзацах, думал он. Неожиданно его увлекло чтение – казалось, он подглядывает не за героями Толстого, а за Архиповой. Читая, он представлял, что думала она, что она чувствовала. И это делало ее исчезновение нереальным. Колесников читал, хмыкал, переворачивал страницу за страницей…
Очнулся он от громкого хлопка. Сергей Мефодьевич подскочил, его бросило в жар, он в панике стал засовывать ноги в тапочки.
