Ночь, сон, смерть и звезды - Джойс Кэрол Оутс
Риса засмеялась и понизила голос:
– Счастливая вы, Джесамин! У меня внуки ужасные зануды, и они дорого мне обходятся. Один – такой маленький, избалованный начальник, и второй такой же. Мои дочери… у меня их две, причем одна без мужа, а это, скажу я вам, сплошные расходы… считают, что я их должница… только потому, что они родили мне внуков. – Риса нахмурилась и взяла паузу. В глазах появилось хитрое выражение: сейчас скажет что-нибудь остроумное. – Можно подумать, они панды и рождение детеныша – это подвиг.
Джессалин неуверенно хмыкнула. Блондинка явно старалась ее развеселить, и было бы нехорошо никак на это не отреагировать.
– Я шестьдесят шесть лет в браке. – Риса засмеялась и покачала головой. – Есть такое ощущение. – Она взяла паузу, как эстрадный артист перед домашней заготовкой. – С одним человеком. Даже за убийство с отягчающими обстоятельствами не дают такие сроки. По крайней мере, белому человеку.
Словно вдохновленная реакцией слушательницы, Риса поведала ей по секрету, что они с мужем не занимались любовью «в заметных проявлениях» последние одиннадцать лет, если не дольше.
– Я не вела точный подсчет.
На этот раз Джессалин прыснула по-настоящему. Она не смеялась с октября прошлого года.
А как ты можешь смеяться в безнадежной ситуации?
Наконец им принесли еду. Суп-пюре из спаржи в чашках, пирамиды из салатов на тарелках. Молодой ухмыляющийся официант в сандалиях на босу ногу годился им не то что в сыновья, а во внуки.
Аппетита ни та ни другая не нагуляли. Джессалин пожалела, что заказала это густое варево, налипавшее на ложку, точно паста.
– Официант? Еще бокал вина, пожалуйста.
– Да, мэм.
– Хер тебе, а не мэм! Твое дело принести вино… два бокала.
Официант перестал ухмыляться и в шоке отбыл. Джессалин не поверила своим ушам и решила, что ей это послышалось.
Она выпила все до дна! Как такое могло произойти?
Уайти жаловался на то, что его дражайшая супруга практически непьющая. А какое удовольствие пить дома в одиночку?
Неудивительно, что они выбирались в рестораны вместе с пьющими людьми. И довольно часто.
Уайти пришел бы в ужас, узнав, что его бесценные виски и джин вылили в раковину. Но вдова боялась держать рядом такое смертоносное лекарство.
Пригоршня таблеток снотворного, полбутылки виски… и прощайте!
А тем временем Риса острила по поводу их колец.
– У вас, Джесамин, чу́дные колечки. У меня тоже ничего.
– Да… красивые.
Риса выставила вперед левую руку, которая слегка дрожала. Ее обручальное кольцо представляло собой большой квадратный бриллиант в обрамлении из старого золота, в пандан к свадебному кольцу.
– Что еще нам нужно от колец? Чтобы они кому-то влетели в копеечку. – Риса от души расхохоталась. Тыльная сторона ладони вся в венозных жилках и мелких морщинках.
На эту шутку Джессалин не отреагировала. Тогда Риса подалась вперед и спросила ее в лоб:
– Так чем, вы сказали, занимается ваш муж?
– Я… я не говорила.
– И чем же?
– Он… пенсионер. Всю жизнь занимался семейным бизнесом, а потом… решил отойти от дел.
– Вот это была ошибка! Зря вы ему позволили. Мужчина, которому больше некем командовать, начинает хандрить.
Джессалин хотела возмутиться. Муж никогда ею не командовал. И он никогда не хандрил.
– Вы сказали, что ждете мужа? Что, он должен здесь с вами встретиться?
– Со мной?.. Нет. – Она уже не помнила, что сказала блондинке. – Мы… я думаю, что мы с ним скоро встретимся.
– Он приезжает в Датчтаун? Вы нас познакомите?
– Нет! То есть… мы встречаемся через несколько часов… отпраздновать годовщину.
– Как мило. Годовщина – это сколько?
– Тридцать восемь.
– Тридцать восемь. Это оловянная свадьба. Нет, пенопластовая.
Джессалин нахмурилась – не смешно. Бокал вина в руке задрожал.
– Мы ждем… нам должны сказать… разрешат ли мне пожертвовать костную кровь. Костный мозг. Хватит ли у него сил для операции. И мне тоже.
Джессалин говорила очень тихо, едва слышно. Столь неожиданные слова вырывались у нее изо рта с ощущением сухости и резкой боли.
Риса вытаращилась на нее. Только сейчас Джессалин заметила тоненькие шрамы у корней волос блондинки, вроде запятых. А сами корни темные, матовые, как будто сквозь скальп просачивается черная душа.
– О-о-о. Какая вы смелая.
Джессалин уже заикалась:
– Я не… не смелая. Это… отчаяние…
Вино ударило в голову, и ее смех напоминал звук разлетающихся мельчайших осколков.
Почему я смеюсь? Что в этом смешного?
Риса произнесла отрезвляющий приговор:
– Я уверена, Джасмин, что операция пройдет успешно. Пересадка костного мозга – это не смешно. Да, вы смелая женщина. Иногда отчаяние делает людей смелыми, а уж такая операция… смелее не бывает.
Куда их занесло?! Что они городят?!
Костный мозг вдовы превратился в лед.
А Риса продолжала ворковать:
– Это так благородно с вашей стороны, Джасмин. Мне бы не хватило смелости. Да и муж мой… – она ухмыльнулась, опустив голову, – этого не заслужил. Ради меня он бы никогда не пошел на такое.
– Наверняка бы пошел…
– Да ну? Вы так уверены? Вы не знаете моего Пайка, как и меня.
Джессалин получила отповедь. Ее это огорошило, выбило из колеи. Она перестала понимать, что они тут обсуждают с этой блондинкой.
Она подумала: у меня (возможно) не такая уж хорошая кровь. Недостаточно здоровая и крепкая. Нехватка железа, анемия.
Доктор Минс, друг Софии, ей на это мягко намекнул. Пожал руку, ощутив ее ногти кончиками пальцев, и заметил, что они «ломкие».
Редкий случай, когда София позволила матери увидеть своего «друга». («Только никому об этом не говори, особенно Беверли и Лорен. Мама, пожалуйста! Обещай».)
Алистер Минс был лет на двадцать пять старше ее дочери, по виду джентльмен, говорил с выраженным шотландским акцентом. Чуть выше ростом, чем София. С Джессалин он был очень обходителен. Он явно чувствовал себя неловко в качестве спутника Софии – возможно, из-за разницы в возрасте и ее удивительной зажатости в этой непривычной для нее ситуации.
Джессалин приготовила трапезу для троих. Незнающий наблюдатель мог бы принять ее и Минса за степенную родительскую пару, а Софию – за дочь-школьницу с застенчивым взглядом и осторожной улыбкой.
Софию смущало то, с какой прямотой ее «друг» общался с матерью, и она не имела ничего против, ее это даже трогало. Подобное прямодушие скорее гарантирует защищенность, Уайти бы оценил.
Проверить кровь. Минс настаивал на том, что ей следует обратиться к лечащему врачу. В эту минуту он сам казался ей врачом, а не только видным ученым-исследователем.
Призрак Уайти витал уже совсем рядом. Сквозь удары пульса доносился его мягкий голос:
Дорогая, ты должна поберечь себя! У меня ведь больше никого нет.
Хозяйка «Зёйдерзе» была слишком молода, чтобы помнить супружескую пару, посещавшую харчевню много лет назад.
Они держались за руки. Тихо ворковали, смеялись. О чем они говорили? Уже не вспомнить.
На ней тогда была шляпа с широкими полями из ткани вроде черного кружева,
