После завтрака - Дефне Суман
– Что такое ромейка? Что-то вроде эврики?
Хихикающая Селин позабыла обо всех своих намерениях и планах, и о дяде Уфуке тоже.
– Ничего особенного, госпожа Селин. Ваша прабабушка очень устала.
– Ромейка – это язык, на котором мы разговаривали. Его еще называют понтийским.
Значит, я это не выдумала. Непонятное бормотание, которое я слышала, – не плод моего воображения. Да, ведь я же спросила, на каком языке они говорят. Конечно, спросила. Чуть раньше, когда вошла в столовую. Мне казалось, я только подумала, а оказывается, спросила вслух. Понимают ли эти двое, что со мной что-то не так? Хоть бы не поняли. Я напустила на себя максимально серьезный вид.
– И чей же это язык? Откуда вы его знаете?
Мне вдруг вспомнились близнецы, говорящие между собой на языке, который сами придумали. Это реальные случаи, нам о них рассказывали на уроке психологии. Никто не понимает, о чем они говорят, даже их матери. Я повнимательнее посмотрела на сидящих бок о бок Ширин и Садыка. На их морщинистые щеки, на глубоко запавшие и выцветшие голубые глаза. У Садыка смуглая кожа, у Ширин – розовато-белая, но их позы очень схожи. Оба немножко склонили голову направо. И вздыхают одинаково. Вот будет интересно, если окажется, что они на самом деле близнецы! Я снова затряслась от смеха. Ну и накурилась же!
– Селин, подойди ко мне. Садись. – Бабуля указала на стул рядом с собой, на спинке которого висела ее трость. Хорошо. Я заняла место, которое Ширин сочла для меня подходящим. Теперь мы все сидим рядком, словно птицы на телеграфном проводе. При этом я еще не совсем спустилась с потолка. Они воробьи, а я чайка. Наши лица повернуты к стене. Наши лица… К стене… Аллах всемогущий! Селин встает со стула. Не может быть. ОГО! На стене – не-ве-ро-ят-ная картина. Два, три, четыре шага. Невозможно удержаться от желания прикоснуться к этим горам, облакам, вспененному морю, кораблям с черным дымом из труб.
– Не трогай! Еще не высохло.
– Ничего себе! Бабуля! Вау! Супер! Но… Что это? Это ты нарисовала? Но как? Когда?
– Госпожа Селин, ваша прабабушка очень устала. Может быть, вы завтра поговорите? Я с вашего позволения приберусь.
– Сядь, Садык! – резко перебила его бабуля. – Нам нужно кое-что рассказать Селин. В конце концов, она дочь Фикрета.
– О чем? О чем вы должны мне рассказать?
Мне было очень любопытно. Но я все равно не могла оторвать глаз от стены. Казалось, будто за ней не прихожая, а в самом деле какая-то далекая страна. Если сделаю шаг, попаду туда, переберусь через горы, дойду до моря. А не до кухни с кладовкой.
– Расскажи, бабуля!
– Сначала ты расскажи мне, что ты видишь.
Ох, Ширин! Чего я только не вижу! Расстаралась ты. Всю стену расписала, насколько хватило роста. Верхняя часть пугающе пустая, бледно-желтая, но внизу – все, что пожелаешь. Взрывы, горы, леса, каменные мосты, бурные реки, огромные люди в стиле Ширин Сака – усатые, в черных жилетах и шароварах с красными кушаками. У одного в руке черный платок – сейчас взмахнет им и пойдет плясать халай[92], а другой возьмет его за руку, присоединится к танцу. Такой у них залихватский вид. Типичный стиль Ширин Сака. Линии, бросающие вызов всем пропорциям и реальности. А на заднем плане – дом. Знакома ли мне эта местность? Я подошла поближе. Большой дом. Каменные стены оплетены фиолетовыми и розовыми вьюнками. Может быть, мне попадалась на глаза его фотография? Или я видела его во сне? Потом смотрю: у подножия гор идет грустная, поникшая девушка. Из-под белого платка робко выглядывают две косы. И она не одна, рядом с ней идут другие люди. Если пристально смотреть, они появляются. Все они очень сильно устали. Не знаю, как бабуля так делает, но мы чувствуем эту усталость – так же, как чувствуем, что те молодые люди хотят пуститься в пляс. Не зря она так прославилась.
– Не закрывай глаза. Ты сможешь услышать, только если будешь смотреть. Подойди еще ближе. Что говорит тебе эта картина?
Услышать? Эти двое, наверное, тоже под кайфом. Ладно. Я подошла совсем уже вплотную к стене. Что хотел сказать автор своим произведением? Я смотрела, смотрела. Но ничего не слышала. В горах грохотали взрывы. К то-то плакал. Может быть, завывал ветер (судя по вспененному морю). Но я ничего этого не слышала. Мне снова вспомнился язык, на котором говорили между собой Ширин и Садык, и я сказала наугад:
– Я слышу язык, на котором вы только что разговаривали. На нем говорят эти люди.
Садык-уста вздохнул. Бабуля встала, опираясь на трость. Садык продолжал сидеть. Это было странно. Обычно в такой ситуации он тоже сразу вскакивал с места, подхватывал бабулю под руку, протягивал ей трость, поправлял платье и вообще всячески показывал, что готов к услугам. Был готов до этого вечера. А сейчас он остался сидеть, опершись локтями на стол. Чем-то разбитый и подавленный. Но чем? Сдавшийся. Но кому?
– Видишь этих двоих, Селин? – Бабуля медленно приблизилась к своей картине. Я подошла и посмотрела, куда она указывает тростью.
– Я расскажу тебе историю двух друзей. Историю предательства. Ибо если я сейчас не открою эту тайну, то проход в прошлое…
Садык-уста застонал. Я испуганно обернулась. Что-то странное здесь творилось. Начать с того, что эти два старика за такой короткий срок смогли расписать огромную стену. Впрочем, о скорости, с которой работала Ширин Сака, ходили легенды. Папа рассказывал, что она порой за одну ночь могла выдать пять шедевров. Но были и другие странности. Неведомый язык, на котором они говорили, словно впитался в воздух столовой. А теперь еще и о каком-то проходе-переходе речь пошла, совсем дело плохо.
– Садык-уста, с тобой все в порядке?
Маленький ссохшийся Садык безнадежно махнул рукой. Бабуля ткнула меня тростью в ногу.
– Селин! Смотри сюда. Слышишь? Эту историю мне нужно рассказать тебе. Не кому-нибудь другому, а именно тебе. Дай руку, я обопрусь.
Потом все стало еще страннее, чем раньше. Бабуля взяла меня под руку, и мы пошли от двери вдоль стены. Но это была уже не дверь, а вокруг была вовсе не наша столовая. Ширин и Селин рука об руку вошли в картину. Вот тогда-то я и услышала звуки. Но это были не взрывы и
