Театр ужасов - Андрей Вячеславович Иванов
– Вот и отлично. Томилин проделал огромную работу.
– Да, конечно! Не, он молодец! Дело сделано. Самое главное, дело сделано…
– Вот именно. Дело сделано.
– Да, – согласился он. – Пока другие нас костырили, мы во им! – Заломив правой рукой в локте левую, он показал в окошко шиш и расхохотался ненормальным смехом. – Во! Видали? Вот так! Ха-ха-ха! Что сделали они, все эти клинические комментаторы новостных порталов, что они сделали?.. А мы… О го-го! Документалка! И это важно! Потому что Кустарь в любой момент может все в пепел обратить. Он же такой. Сегодня строит, завтра сжигает. А у нас вот – документальное свидетельство трудов его и наших. Пусть все видят! Мы же не птахи небесные, мы – люди. Все должны знать, что мы жили не так, как все. Правильно я говорю?.. Мы не по струнке ходили все эти годы. Мы боролись!
Я с ним осторожно согласился. Опасаясь, что он опять взорвется, я надвинул шапку на глаза и притворился, что немного отключился. Ехали молча. Затем встали.
– Что там такое? – Он вглядывался, прищуриваясь. – Ничего не вижу…
– Что?
– Что там впереди? Пробка, что ли?
Действительно, впереди была большая дорожная пробка. Двигались какие-то огоньки поперек дороги.
– Дети с фонариками? Сегодня вроде не День святой Люсии…
– Да у нас и не отмечают… Вон полиция… Смотри, патруль стоит. В чем дело? – Эркки тер глаза. – От дорожных огней и всей этой монтажной мутотени у меня стали болеть глаза. Ничего не вижу… Нет, это не дети… Ах, твою мать, вот в чем дело, понятно…
– Что? Что?!
Он изменился в лице, высунулся в окно и крикнул несколько финских ругательств. У меня тоже зрение слабое. Почему он вышел из себя, почему кричит на огоньки? Присмотревшись, я понял: это были не дети с фонариками, это шла колонна людей с факелами и транспарантами. Они бодро пересекали дорогу, видимо, направляясь на митинг. Их было на удивление много. Кое-кто шел между вставшими в пробке машинами и делал отвратительные жесты. Высокий, наголо бритый парень важно прошел в нескольких машинах от нас, он шел задрав нос и нагло ухмылялся, поглядывая на водителей. Его куртка была распахнута. Видны были крупные ключицы, мясистая грудь. На голой толстой шее болтался черный лапчатый крест. Еще один бритый, с вызывающей татуировкой на виске, так же выкатив грудь, шлепал по луже большими военными ботинками на шнуровке. Третий, ростом пониже, в тяжелом кожаном плаще, нес на плече большой флаг. За ними тащилась небольшая ватага парней с девушками, они галдели и помахивали флажками совсем как футбольные болельщики…
– Чтоб вас черти поимели!.. sead!.. nazi pigs!..[24]
– Тихо, тихо ты!..
– Не надо меня одергивать, – огрызнулся он, – я знаю, что делаю. Пусть только подойдут! Я вас размажу по асфальту, вашу мать!
– Остынь ты!..
– Да что остынь!.. Я насмотрелся на это дерьмо. Сейчас я им покажу! – И он ударил по клаксону: фа!.. фа!.. фа!.. – Ненавижу! Моя мать не родилась в Эстонии, я не родился в Эстонии, я не совсем эстонец, потому что с акцентом говорю! Да я больше вас эстонец!!! Потому что я – европеец! – Фааааа!!! – Нигде этого не понимаешь лучше, чем в Африке. Вот там я понял. Осознал полностью.
Фаааа! Фаааааааа!
– Поверь мне, легче не станет.
– А, станет не станет… Не могу, и все тут! Я с этим дерьмом всю жизнь сталкиваюсь. Им только дай волю… Отпор, каждый раз, когда это видишь, выражать свое возмущение! Мне еще в армии, помню, да и вообще, в России, говорили: а что имя такое странное?.. Я говорю: финн я, по национальности, этнический, судьба такая. А мне: а, ну-ну, так это, в Финку поехать можешь, вон, казахстанские немцы в Гермашку, а ты в Финку… а через какое-то время зависть вылезает, орут: уебывай нах в свою Финляндию!.. ты ваще не русский, молчи, недочеловек!.. Понял? Вот такое мне приходилось слышать, вот такое, брат, слышать приходилось, и терпеть. Я терпел, очень многое вытерпел! Я – гражданин и европеец! Я за идею Европы. Я понимаю, что такое европейские ценности. Костя не понимает, а я понимаю. Я, может, это понимаю больше, чем Меркель и Макрон, вместе взятые. Потому что родился и вырос в СССР. Жил в Азии и – побывал в Африке. Я ценю Европу и ее достижения. Я понимаю, что такое человечность. Я весь насквозь ею пропитан! Я к этому всю жизнь шел. И я серьезно к этому отношусь, потому что я не родился в Раю, натерпелся. – Эркки поднял указательный палец и с волнением произнес: – I care. Понимаешь? Вот. I care. Не могу оставаться равнодушным. Я должен быть активным гражданином Европы! Сейчас как никогда!
С этими словами Эркки Кенёсин выскочил из машины. Я глазом моргнуть не успел, как он бросился мимо машин к толпе марширующих.
– Куда?! Эркки?!
Я поставил машину на ручник и побежал вслед за ним.
– Эркки!.. Стой!.. Ты куда?!.
Он меня не слышал. Он стремительно удалялся. Его куртка металась из стороны в сторону, его волосы вздыбились. По тому, как стремительно он приближался к толпе, по посадке головы, по округлившимся плечам – я понял: будет страшно. Я остановился в нерешительности. Было поздно его останавливать. Эркки бросился в толпу, как в море.
– Господи!..
Я видел, как от него шарахнулись. Он махнул рукой – кто-то упал. Он шел вперед, орудуя кулаками, его локти ходили из стороны в сторону. Брюхом вперед Эркки наседал. Факелы поколебались. Поток расступился и сомкнулся – человеческая трясина всосала Эркки Кенёсина. Пропал он, только вопли доносились, кулаки мелькали и гасли огни. Вдруг волнение хлынуло со всех сторон, густо сжалась людская масса, тугим узлом завязываясь; и стало тускло, у меня екнуло сердце. Я на мгновение лишился слуха, а потом опять стал слышать. Сигналы машин, крики… К месту потасовки со всех сторон сбегались полицейские, целый отряд! И женщины среди них были… Они живо лезли в толпу. Поток шел и изгибался, спины и ноги колебались. Я подождал еще, надеясь, что Эркки выплеснет, мы нырнем в машину и уедем, но он не показывался. Волнение толпы усилилось. Отчетливо прозвучал женский вопль: Issand jumal![25] Если б она выкрикнула что-то другое… или хотя бы Issand!.. От слова jumal у меня в животе образовалась яма, и стало тяжело, точно она была полна мутной жижи, тины, палой листвы и прочей дряни. Повинуясь какому-то внутреннему зову, я подбежал совсем близко, из толпы на меня выскочил лысый молодчик, толкнул меня и понесся дальше, за ним второй, третий… Я шарахнулся в сторону, едва не сбили. За ними бежали полицейские. Я увернулся. Поток двигался дальше, оглядываясь на кого-то… Кто-то лежал на асфальте… Над ним стояли
