Театр ужасов - Андрей Вячеславович Иванов
В середине фильм провис, было слишком много нашего клуба. Томилин зачем-то добавил несколько Костиных монологов, которые под конец превратились в фарс: на девятом этаже Театра сидит Эркки с куклой Константина – председатель в сиреневом пиджачке, Эркки почти нет в кадре, есть его бедро, на котором и сидит кукла на фоне зала. Кукла открывает рот и взмахивает ручками, будто говорит, но говорит Константин, настоящий председатель, они сверху наложили его монолог, один из записанных на диктофон, и говорит он вот что: «…Стало спокойней жить? Наоборот, стало хуже. Нет ни гармонии, ни покоя, ни красоты. Одна пошлость и грубость, один раздор и раздрай, грызня, сплошная грызня и проклятый национализм. Я бы даже сказал: большевизм возвращается. И в наши страны Евросоюза тоже, но в другой шкуре. Какие ценности провозглашают в современных государствах? Образ жизни… какие-то лозунги… все те же масскульт, массовый психоз, массовое потребление… Но в первую очередь: что такое европейские ценности? Я пытаюсь постичь. Я не понимаю… какова цивилизаторская миссия Европы? Я теряю надежду понять. Я хотел бы увидеть в современном обществе провозглашение ценностей развития человека – без национальности – просто человека, свободного, необязательно сверх– или богочеловека, нет, я говорю о таком человеке, который не повязан корпоративной этикой, чихал на политкорректность, не носит маску, костюм, галстук, человек, не одержимый карьерным ростом или устремленностью к благам. К черту блага, комфорт и стандарты! Мы задыхаемся в этом пластиковом мусоре! Я говорю о развитии человеческих качеств в каждом индивиде! Мне плевать на тех, кто ругает эту девушку. (Речь идет о шведской студентке, которая не позволила самолету взлететь, потому что в нем находился афганский беженец, которого должны были депортировать в Афганистан.) Я восхищаюсь ею. Ее слезами, эмоциями, ее справедливым возмущением. Молодец, говорю я. Потому что она живая. В мой адрес летели всякие упреки, самые разнообразные камешки запускали в мой огород. И исламоненавистники, и беженцефобы, и ксенофобы, и кто только не… но я не боюсь, не боюсь… Некоторые вполне разумные люди говорили мне: все это бессмысленно потому, дескать, что этого афганца все равно тю-тю обратно в Афган отправят, в другом самолете, на следующий день или… Но это будет другой самолет! Понимаете? Это важно. Система запнулась. Так я говорю: пока есть самолет, хотя бы один из ста тысяч, в котором найдется девушка, которая встанет и не позволит, чтобы беженца отправили обратно в Афган или другую страну… Я сейчас не о судьбе несчастного депортированного говорю… честно говоря, речь в данном примере не о нем вообще!.. Я хочу, чтобы она была тем человеком, которого выбирают в качестве представителя нас, европейцев. Чтобы было так: если говорят европейцы, то вспоминают ту голубоглазую шведскую девушку. Она – лицо Европы. Я немного не о том, что называют прагматическим аспектом волевого решения, я не о рациональном вообще. Я скорее о бессознательном, которое необходимо насыщать осознанными волевыми актами, один из которых ее поведение в самолете, и я бы хотел, чтобы такие волевые акты наполняли наше коллективное бессознательное все больше и больше, чтобы обогащался каждый из нас. Я знаю, что скажут трезвомыслящие, они скажут: а зачем нам это нужно? этот бунт… эта анархия… эта юношеская строптивость… что она вскочила?.. что она знает о том человеке?.. что нам известно о том беженце? Ничего, отвечу я. Ага, скажут они, так, может, его справедливо и по закону отправляют? Да, скажу я, очень может быть. Но я не о том сейчас говорю. Я говорю о воле, об эмоции, о слезах, о желании выразить свой протест, я говорю о способности человека вопреки порядку и институционализации встать со своего места и сказать «Нет!», я говорю о человеческом духе, о человеческом сопротивлении, о способности человека возмутиться и сказать: я не согласен, я не буду сидеть сложа руки, я не согласен с тем, что человека куда-то там депортируют, не согласен, у меня есть Я и оно вопиет! Я говорю о живом проявлении человеческих чувств. Голос единицы тоньше писка, заметят мне. Да, он тоньше. Но есть одна бесценная, на мой взгляд, фотография предположительно Августа Ландмессера. В толпе приветствующих Гитлера нацистов стоит человек, который не поднимает руку. Я об этой руке, которая не поднялась в знак приветствия Гитлера. Я об этой силе духа сейчас говорю. Она с нами, эта сила в нас. Я спрашиваю: есть ли в нас эта сила духа?..»
Для меня этот монолог был полным сюрпризом. Томилин основательно все перекрутил, там было много того, чего я не видел совсем, и чего не было в титрах, которые я переводил на английский. Признаюсь, титров было много (больше ста страниц), я устал, мне помогла секретарша, она здорово нас выручила.
В финале появились фотографии, которые сделал Томилин. Я их долго ждал, и они мне понравились. Черно-белые стилизации под литографию. Они красиво выплывали и, вращаясь, уплывали. На каждой был уничтоженный мною объект искусства. Фотографии чередовались кадрами, на которых я сжигал их. На мне «Нептун 2.0», на спине рюкзак с зажигательной смесью и баллоном. Я направляю сопло на сгнившую статую скелета с обломанными клешнями, он опирается о распятие, я сжигаю его, иду дальше по залу, на экране долго горит скелет, он охвачен пламенем, с него стекают ручейки сгорающей пластмассы и прочего горючего материала, горят остатки плоти, горят нейлоновые суставы, древесная труха, трескаются кости,
