Оглянуться назад - Хуан Габриэль Васкес
– Я еду в Лондон, папа.
Фаусто не постеснялся присутствия других гостей в ресторане, ярость взяла верх над благоразумием. Он вскочил и закричал, что Серхио с Лус Эленой обманули его, провернули дело у него за спиной.
– Это больше, чем просто обман, – кипятился он, – это предательство!
– Прекрати скандалить, – сказала Лус Элена. Серхио уловил в ее голосе ноты невозмутимого превосходства, знакомые ему по другим родительским ссорам. – Давайте спокойно поговорим.
– Спокойно! Сначала предают, а потом хотят от меня спокойствия!
– Никто тебя не предавал, – вступил Серхио. – Я просто попросил помощи, и помогла мне мама, а не ты. Я хочу заниматься кино. Я принял решение. Мне, конечно, хотелось бы, чтобы ты меня поддержал, но нет так нет. И я правда не знаю, чего ты ожидал. Не мог же я всю жизнь сидеть сложа руки.
– Да о чем ты? – снова взвился Фаусто. – Что ты вообще несешь? Я всю жизнь только и делаю, что тебя поддерживаю.
– Но не в этом вопросе, папа.
– Потому что ты совершаешь ошибку! Здесь ты можешь получить гораздо лучшее образование. Университеты скоро откроются – это все говорят.
– Я не хочу учиться здесь. Я хочу уехать. У меня уже все готово. Я уезжаю, – и тут ему показалось, что он имеет право сказать следующее: – Ты всегда рассказывал нам, как тебе помог дедушка, когда ты сбежал из Доминиканской Республики. Ты ведь хотел быть актером, а там у тебя не было перспектив. И дедушка дал тебе денег на исполнение мечты. Разве не так? Почему ты не можешь так же поступить со мной? Почему не можешь стать для меня тем же, кем стал твой отец для тебя?
– Это разные вещи, – сказал Фаусто.
– Неправда. Я твой сын, и мне нужна твоя помощь. Я же не прошу денег. Деньги у меня есть.
– Ах, вот как? И откуда же?
– От моих дорожных чеков, – сказала Лус Элена. – Чтобы он мог нормально обустроиться, пока будет искать работу.
– Понятно. А ты, значит, хочешь сделать из него буржуя?
– Я хочу ему помочь. И свои деньги вправе тратить, как мне вздумается.
– А знаете что? Я с ними поговорю.
– С кем?
– Чтобы его не выпустили из страны. Серхио приехал по фальшивому паспорту, не забывайте. И не выедет, если только люди на границе не отведут глаза.
– И что, ты на это способен? – не поверила Лус Элена. – Снимешь трубку и просто сломаешь своему ребенку все планы?
– Планы, планы! – сказал Фаусто. – А как насчет наших планов?
Он помолчал.
– Те планы, что мы строили? Где они теперь?
Серхио почувствовал, что все разочарования за много лет, те, что он хорошо помнил, и даже неведомые, распирают ему грудь и не дают дышать.
– Какие планы? – спросил он. Словно со стороны услышал, как у него изменился голос, но отступать было поздно.
– Какие мы строили планы, папа? Я правда хочу знать, потому что не припомню. Я не строил никаких планов, мама не строила никаких планов, Марианелла не строила никаких планов. Все планы всегда строил ты один.
Ему как будто открылась истина.
– Ты придумал поехать в Китай, не мы. Ты придумал вступить в НОА, не мы. Всю жизнь. Всю жизнь ты заставлял нас думать, будто решаем мы, но на самом деле решал ты. Всю жизнь я делал то, что ты хотел. Всю жизнь я молчал и старался тебе угодить. Но теперь я понял, папа. Я понял, что молчание – это не вопрос темперамента; это болезнь. Я долго молчал. Молча приспосабливался к тому, чего от меня ожидали. Я много рисковал, теперь я и это понимаю, всю жизнь рисковал, но не ради себя, а ради того, что от меня ожидали. В первую очередь, ради того, что ожидал от меня ты. И я больше не хочу. Не хочу быть отважным и многообещающим молодым человеком. Хватит. Я наконец-то нашел что-то свое. И решаю я. Это мои планы, мои, ничьи больше. Я сам знаю, что мне делать со своей долбаной жизнью.
Когда пилот на трех языках объявил, что самолет приступает к снижению над Лиссабоном, Серхио мысленно подсчитал, что в эту самую минуту в Барселоне показывают «Проигрыш – дело техники», фильм по роману Сантьяго Гамбоа. Обсуждения не будет, Серхио не расскажет, с каким наслаждением наблюдал, как Гамбоа прикладывает руку к диалогам сценария и каково было возмущение отца, когда Серхио предложил ему сыграть кладбищенского священника. Фаусто тогда вспомнил свою первую роль в фильме Серхио, «Технике дуэли», и сказал: «Опять священника! Как будто я других играть не умею». Да, все это Серхио мог бы рассказать во время обсуждения со зрителями. Но он улетел, и ретроспектива заканчивалась без него. Ретроспектива, – подумал он, – взгляд назад. Именно этим он и был занят сейчас, спускаясь с португальских небес навстречу Сильвии: думал о Фаусто, почившем, и о Рауле, который уже, наверное, добрался до дома.
Он попрощался с сыном на Рамбла-дель-Раваль. Дверца такси была открыта, таксист всячески давал понять, что пора бы уже ехать, и Серхио подумал, что прощание у них с Раулем разное, потому что они испытывают разные чувства. Это было хорошо: зачем же человеку в восемнадцать лет чувствовать то же самое, что чувствует человек в шестьдесят шесть? Когда такси скрылось из виду, Серхио вернулся в холл, и ему стало так одиноко без Рауля, что он написал сообщение Сильвии – так пловец хватается за бортик бассейна. И сразу же стер – в голову пришли другие слова. Написал новое:
Я знаю, что тебе нужно время, и не жду, что наши проблемы решатся как по волшебству. Но я словно брожу вслепую, а мне бы очень помогло знать, что мы на правильном пути. Что ты об этом думаешь?
Он подождал пару минут – упрямых, тягучих, скупых – и решил, что лучше выйти на улицу. Остаток дня он бродил без цели по Барселоне, спустился по Рамбле до памятника Колумбу, свернул на набережную Моль-де-ла-Фуста, дошел до Барселонеты[29], вернулся тем же путем. Любопытную роль сыграл этот город в его жизни. Его отец когда-то любовался с террасы Монтжуиком, а сам он как-то раз приплывал сюда на корабле по пути в Колумбию. Это путешествие завершало тяжелый год, который Серхио встретил еще в отеле «Дружба». В марте 1974-го он отправился в Лондон. Лус Элена упросила Фаусто выйти попрощаться – все последние недели они не разговаривали. С того вечера, как Серхио объявил о своих планах, Фаусто умолк, словно раненый зверь, и нарушал молчание, только чтобы повторить свои инвективы: его предали, поступились семейными обязательствами. Серхио пытался ему втолковать, что решение заниматься кино – как раз и есть лучшее доказательство приверженности семейным ценностям: он так восхищался отцом, что захотел пойти по его стопам. В конце концов Фаусто снизошел. На лестнице отеля «Дружба» он пожал сыну руку – это было самое холодное рукопожатие в мире – и ушел прежде, чем тот успел сесть в такси. Серхио злился всю дорогу до Москвы, все время, что прожил в Риме и Париже. На пароме Кале – Фолкстон и в поезде до Лондона он тоже злился. На вокзале заглянул в свой паспорт. Офицер в порту поставил штампик с датой: 7 июня.
Сегодня, сказал себе Серхио, начинается моя новая жизнь.
Странно, но теперь, в Лиссабоне, въезжая с Сильвией в район Бенфика, он чувствовал то же самое. И еще было странно, что он как будто возвращался к себе домой, хотя никогда не жил в Лиссабоне и в квартире Сильвии провел всего несколько дней на минувшей неделе – неделе, уже принадлежавшей прошлой жизни. Когда они добрались до улицы Феррейры ди Андради, он вспомнил, как ему по телефону сообщили о смерти Фаусто. Они припарковались, Серхио завернул за угол и зашагал по широкой улице к дому № 19, прижимая к себе спящую Амалию и считая, сколько дней прошло с того звонка. Неужели так мало? Он сказал об этом Сильвии
