Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов
- Пресвятая богородица! - вскричала она при виде входящих. - Это вы!
Ювелир молча кивнул. Настеганный Зимородовым, он сильно трусил.
- Готовите студень? - Зиновий Павлович кивнул на тесак.
Каппа Тихоновна покраснела.
- Нет... Мы с Модестом ужасно боимся. Вы ушли, а мы себе места не находим - вдруг кто ворвется.
Зимородов огляделся.
- Полицию, как я понимаю, не пригласили...
- Но вы же не велели. И Модест не хотел. Да и я передумала...
Модест Николаевич сделал шаг вперед.
- Очень славно, что вы пришли, Зиновий Павлович. Вы доктор, психиатр.
- Нейропсихолог, - поправил его Зимородов.
Тот отмахнулся:
- Этих нюансов я не понимаю... Все вместе, короче. Мы с Каппой вконец извелись, не находим себе места - со вчерашнего дня. Нам приснились ужасные сны, особенно мне. А ваша утренняя история нас окончательно подкосила. Сделайте что-нибудь! Порекомендуйте. Может быть, какие-то таблетки?
Модест излагал свои жалобы проникновенно, но у Зиновия Павловича возникло ощущение, что он издевается.
Каппа Тихоновна подхватила:
- Да, жуткий сон. Модест рассказал мне. Ефим, что вы стоите столбом в прихожей?
Греммо, подобно лунатику, пошел вперед к своей комнате. Каппа Тихоновна проводила его доброжелательным взглядом. Тесак был опущен, она как будто забыла о нем.
- На вас лица нет, Ефим, - заметила она. - Идите к себе, пусть мужчины поговорят, а я посижу с вами. Сейчас сделаю вам ромашковый чай.
Греммо покачал головой:
- Нет, я останусь с Зиновием Павловичем.
- Помогите нам, пожалуйста, Зиновий Павлович, - не отставал Модест.
- Но что я могу? Мне, честно вам признаюсь, не до того. К тому же утром, насколько я помню, вы ни на что не жаловались.
- Утром еще было ничего. Ну, сон и сон. Бывает. А сейчас прямо колотит.
Зимородов присмотрелся к нему: Модест Николаевич в самом деле был несколько не в себе. От его гримасы хотелось спешно звонить врачам, а руки, не выпускавшие карт и продолжавшие ими забавляться, существовали сами по себе. В животе у Модеста что-то деловито настраивалось.
Сосед выстрелил картами в последний раз, убрал колоду в карман домашних штанов и поднял ладонь:
- Все будет в порядке, доктор! Всего один сеанс.
- Какой сеанс? - Зиновий Павлович искренне не понимал его.
- Вашего гипноза. Вы не помните? Вчера за столом шла речь. Ефим вас расхваливал, а вы отнекивались.
Зиновий Павлович проклял себя. Застолье казалось событием доисторических времен.
- Видите ли, Модест, такой сеанс мне не кажется уместным. В том смысле, что именно сейчас. С учетом событий...
- Очень уместно, доктор, - перебила его Каппа Тихоновна и выступила вперед. Тесак качнулся. - Пройдемте к нам в комнату. Модесту нужна ясная голова. И вы, Ефим, тоже идите.
Интонации Каппы Тихоновны оставались прежними, но ни у доктора, ни у ювелира не возникло желания протестовать. Оба вдруг поняли, что им нельзя сопротивляться ни в коем случае. Каппа Тихоновна искательно улыбалась и вдруг превратилась в зеркальную копию мужа. Две маски, сбежавшие из учебника психиатрии, кривлялись в прихожей.
- Положите нож, - сказал Зиновий Павлович.
Каппа Тихоновна недоуменно посмотрела на тесак и было метнулась, но не нашла, куда его пристроить, и растерялась.
- Дай, я подержу, - Модест Николаевич вынул тесак из ее руки, оценивающе взмахнул.
Не говоря больше ни слова, Зимородов направился мимо в комнату супругов. Каппа Тихоновна взяла за руку ювелира и потянула. Модест уже тоже трогался с места, когда в дверь позвонили, и все остановились.
- Пистолет, - шепнула Каппа Тихоновна одними губами.
Модест на цыпочках приблизился к двери, посмотрел в глазок. Обернулся к жене, вздохнул, развел руками.
- Кто там? - голос той был почти не слышен.
- Подмога, - крякнул Модест, щелкнул замком и впустил Кретова.
Вчерашний выпивоха, знаток жизни в ее разнообразных проявлениях, больше не напоминал французского гимнаста. Усы казались нарисованными, а в лице обозначилось нечто неблагородное и постыдное, как будто Кретов только что прямо на лестнице сожрал кусок сырой свинины.
- Что же вы творите? - укоризненно спросил он, достал пистолет и прицелился в Модеста Николаевича. - Совсем сорвало резьбу?
- А что мы такого сделали? - удивленно спросила Каппа Тихоновна. - Модест, я же сказала тебе - пистолет!
Ее непонимание выглядело совершенно искренним.
- Пистолет лучше вернуть, - заметил Кретов. - Впрочем, я сейчас сам заберу. С катушек съехали, падлы. Отмороженные дебилы. Вы зачем...
Модест Николаевич метнул тесак, и лезвие ударило Кретова по лбу. Тот пошатнулся от неожиданности, опустил оружие. Он растерялся на секунду, но Модесту больше и не понадобилось. Каппа Тихоновна торжествующе смотрела, как муж осуществляет прыжок с места и обрушивается на противника всем своим немалым весом. Оба рухнули на пол, пистолет отлетел, и Каппа Тихоновна проворно его прибрала. Модест Николаевич всколыхнулся, ухнул и ударил Кретова в глаз. Из-под кулака чавкнуло. Ручищи заходили ходуном, изничтожая врага.
- Не тяни резину, ты бы так тесто месил на пельмени, - заметила Каппа Тихоновна.
Супруг взял Кретова, лицо которого превратилось в лиловую квашню, за уши, оторвал голову от пола и с силой опустил. Паркет пошел трещиной, а у Кретова вдруг выскочили до предела глаза, которые, казалось, уже безнадежно заплыли. Модест повторил, и взор Кретова остановился. Для верности тот дернул и опустил в третий раз, а затем с натугой поднялся, держа в руках по оторванному уху.
Отдуваясь, он лаконично бросил в сторону ювелира и доктора:
- Что встали, ступайте. Займемся толкованием сновидений.
- Не мог поаккуратнее, - упрекнула его Каппа Тихоновна. - Я руки сотру отмывать это все.
- Омоем, - бодро ответил Модест Николаевич, увлекая Греммо и Зимородова в комнату.
В супружеском будуаре на Модеста навалилась усталость. Он положил уши Кретова на стол и тяжело сел. Кровать под ним ахнула. Модест сидел с растерянным видом и смотрел перед собой немигающим взглядом. Он мог позволить себе недолгий ступор: Каппа Тихоновна держала Зиновия Павловича и Ефима под прицелом. То есть она не целилась, а просто стояла вооруженная пистолетом; тесак улегся между ушами на стол. Он был похож на взбешенного оратора, которого лишили слова и которому пришлось сесть на место, где его все еще колотит внутренним боем, он сдерживается с трудом, повторяет про себя несвязные аргументы и ждет случая, чтобы вскочить, побежать к трибуне и пойти в рукопашную. Зиновий Павлович вдруг понял, что ствол пистолета удлинен глушителем. Пользы от
