Константин Станюкович - Том 9. Рассказы и очерки

— Хлыщ… Женатый Дон-Жуан… И еще хвастает победами… То-то и не любишь Путинцева.

— Просто не терплю его… Я видела его два раза в собрании… Он так гадко глядел на дам, что они должны бы сгореть от стыда…

— На тебя, надеюсь, не смел так смотреть? — спросил Виктор Иванович и внезапно побледнел.

— Что ты, милый… Хоть он и нахал…

— Смел бы! — глухо прошептал Виктор Иванович.

И Вера Николаевна, с чувством гадливости вспомнившая о взгляде Путинцева, еще вчера на улице заставившего ее покраснеть и отвернуться, снова вспыхнула и оттого, что скрыла про этот взгляд, чтоб не расстроить мужа, и оттого, что Путинцев осмелился так взглянуть на нее.

И она сказала:

— Разумеется, Путинцев не захотел тебе помочь?..

— И вдобавок оказался лицемерным прохвостом… Стал распинаться в товарищеских чувствах… Вилял и сказал, что он не в таких отношениях с министром, чтобы просить за другого… И наврал с три короба, чтоб увильнуть… И сказал, что, верно, кто-нибудь из старых адмиралов указал на меня министру. И он решил, что я должен идти, и заартачился. Он упрям… И что я, верно, раздражил его, если он так категорически отказал… И советовал по-товарищески идти, а через год пусть я прошусь по болезни в Россию. И тогда Путинцев похлопочет. «Ты, говорит, опять будешь в семье…» И еще соболезновал… Одним словом, мне было досадно, что я первый раз в жизни искал протекции и обратился к нему… Так и сказал Путинцеву.

И муж и жена притихли.

Наконец Вера Николаевна спросила:

— Когда ты должен уходить?

— Через неделю…

— Нет… Не уходи… Не уходи… Ведь это… несчастье… За что?

Для такого мужа и отца и такого не честолюбивого и далеко не завзятого моряка, каким был Виктор Иванович, блестящее назначение было действительно большим несчастьем.

Но старик-адмирал, насмешливо назвавший Загарина «чувствительным семьянином», едва ли верил, что «семейные обстоятельства» уж такие серьезные, чтобы хорошему офицеру отказываться от дальнего плавания.

Не мичман же он. Мичману простительно втюриться до умопомрачения. На то и мичман!

«Но капитану второго ранга, которому под сорок, не к лицу разыгрывать влюбленного», — думал скептик-старик. Да и по опыту и по наблюдениям он не сомневался, что моряки трезво и просто относятся к разлуке, иногда и продолжительной, с женой и детьми.

Нечего и говорить, что назначение Загарина возбудило толки в морских кружках Кронштадта.

Многие моряки завидовали счастливцу, командующему щегольским корветом, отправляющимся в Тихий океан. И лестно и выгодно. На береговое содержание трудно жить семейному человеку, а в дальнем плавании усиленное жалованье. Все знали, что ни Загарин ни жена не имеют ничего, кроме содержания, и живут очень экономно. А теперь можно поправиться.

Тем более удивлялись, что Виктор Иванович пробовал отказаться от назначения.

Правда, Загарины счастливая пара, но разве можно так близко принять к сердцу разлуку. Не одному ему приходится расставаться… Или он очень ревнивый? Так Вера Николаевна на редкость женщина. И так привязана к мужу и такая «остойчивая», что не «сдрейфит». Нечего ему бояться за свое счастье…

В морском собрании, как водится, критиковали высшее морское начальство.

Особенно горячились более честолюбивые капитаны, рассчитывавшие получить «Воин», и были такие, которые уже хлопотали об этом назначении, как только прежний командир Петровский заболел. Были пущены в ход всякие средства, даже и едва ли благовидные, разумеется, хранившиеся втайне.

Все находили, что Виктор Иванович отличный человек, хотя и не совсем были довольны, что после женитьбы он спрятался в своей семейной скорлупе и его редко видели в собрании, среди товарищей. Он точно избегал общества. Почти ни у кого не бывал и никого не звал к себе. Разумеется, он был отличным старшим офицером и исправным командиром, но не лихой и не энергичный моряк. И уж чересчур «гуманничает» с матросами. Иногда и нужно «подбадривать» их. Оттого у него на судах не было того «шика», который необходим военному судну… Одним словом, далеко не из блестящих капитанов. Слишком слаб для командира.

И, разумеется, все решили, что, по справедливости, есть более достойные капитаны, чтоб командовать судном в заграничном плавании и не осрамиться перед иностранными моряками… Нет в Викторе Ивановиче морской жилки… Был, но, как женился, Загарин не тот. Положим, он отказывался… Однако все-таки идет!

Кто-то заступился за него.

— Виктор Иванович и сделал бы глупость — не пошел бы. Но адмирал заартачился.

Тогда капитан второго ранга Никулин, красивый брюнет с бегающими лукавыми глазами, не без уверенности проговорил:

— Захоти Загарин похлопотать вплотную, небось, сумел бы остаться… Видно, не очень-то трогательны домашние обстоятельства… Экая, в самом деле, семейная идиллия… После четырех-то лет… И я встретил Виктора Иваныча… Вовсе не имеет вида страдальца… Еще бы! Только что в штабе подъемные получил!..

Никулин захихикал и прибавил:

— Я было к нему с участьем, а он ответил с большим «ассаже»… Еще товарищ! Прижучило бы его очень, спросил бы Николая Сергеича Никулина совета… Он и сказал бы ему, как избавиться от назначения. Знаю лазейку… Но только он, видно, раздумал…

— Какую лазейку? — спросили с разных сторон.

— Ну да уж есть такая… Так и разбалтывай!.. Ведь вы, господа, не отказываетесь от хороших назначений! — лукаво улыбаясь, сказал Никулин.

— Загарин антик* — откажется… Вы ему скажите про нее… Он попытается, — сказал товарищ Виктора Ивановича.

— Небось, самому хочется?.. Поздно… Пока что, а подъемные тю-тю… Долги-то, верно, у Загарина есть! — ответил, смеясь, Никулин.

Однако глаза его особенно забегали.

Загарин действительно не делал больше никаких попыток.

Он походил на того мужественного приговоренного, у которого нет более надежды, и ему остается только скрывать мучительную тоску, похожую на агонию, в эти немногие дни перед разлукой, чтобы не увеличивать страданий безумно любимой жены и единственно преданного друга.

И Виктор Иванович геройски переносил несчастье.

С утра до вечера он был на корвете, где заканчивались портовые работы, и старался заботами о скорейшем уходе «Воина», согласно предписанию начальства, отвлекаться от назойливых тяжелых дум.

И офицеры и матросы, видимо довольные новым командиром, встретили его так радостно, что Виктор Иванович был тронут. Он, конечно, догадался по этой встрече, что прежний командир уже напугал людей своей неумолимой строгостью наказаний и надменно-дерзким обращением, и матросы так обрадовались, уверенные, что дальнее плавание, и без того неприятное им, морякам поневоле, по крайней мере не будет беспрерывной «каторгой» с постоянным страхом наказаний и вечным трепетом перед жестоким педантом-командиром.

Недаром же Петровский имел репутацию блестящего капитана, на судах которого матросы были «идеально» расторопны, суда — игрушками, и сам он — один из лучших представителей флота по лихости, находчивости, энергии и железной воле.

Хоть хорошая молва и не так бежит, как дурная, тем не менее о Загарине матросы кое-что знали. И с первого же дня, как на клипер приехал новый командир, и офицеры и матросы вздохнули. И лица стали не такие подавленные. И разговоры в кают-компании и на баке пошли другие. Даже «Волчок», маленький песик, кем-то из матросов привезенный с берега на клипер и впредь до распоряжения почти не показывавшийся на палубе, вдруг появился и путался между матросами, сперва робкий, с поджатым хвостом, а через день уже не без гордости носил его крендельком, и матросы уже не сомневались, что «Волчок» поедет с ними в «дальнюю».

Судовой врач Нерозов, недавно окончивший курс молодой человек, поступил в морскую службу для того, чтоб попасть в дальнее плаванье и увидать роскошную природу, диковинные страны и людей. И, счастливый, что мечты его осуществились, он через месяц принужден был отказаться от желанного плавания — до того расстроил и напугал Петровский своим обращением с людьми и жестокостью, и подал в отставку. Теперь молодой человек снова обрадовался и, взволнованный от страха, что уж поздно вернуть отставку, он в тот же день полетел хлопотать и вечером веселый вернулся с берега. Он останется и пойдет в плавание да еще с таким капитаном, как Загарин.

— Вы вот радуетесь, и все мы радуемся, что пойдем с Виктором Иванычем. А он-то, бедняга, кажется, недоволен, что едет! Недаром отказывался! Да только не «выгорело» Виктору Иванычу! Не умеет он просить начальство. Не из таких! — сочувственно говорил старший механик Биркин, и сам бывший «не из таких».

— Отчего же Загарин отказывался? — спрашивал доктор.