Городошники - Татьяна Нелюбина
– Ой, да брось ты. Эти пищащие птенцы…
Девочки, прислушивавшиеся к «защите», хихикнули:
– Трахающиеся черепахи.
– Вот увидите, – заверила Зина, – театр занесут в список ЮНЕСКО.
– Давай поспорим? – предложил Сидоров. – И лет через тридцать ты поставишь мне ящик шампанского.
– А лет через сорок ты поставишь мне.
– Лет через сорок нам уже будет не до шампанского…
– Не «Советского», Сидоров, а французского, самого лучшего.
Я спросил, какое отношение имеет Сиднейский шедевр к его заводу? Он тоже решил использовать необычные формы?
– У нас поиспользуешь… На нашей кафедре это все, вы же знаете, называется «пяный обём», – Сидоров вздохнул. – Нет, я вспомнил про театр просто потому, что хотел уяснить для себя эстетические взаимоотношения…
– Эротизированные, – строго поправила Зина, – если говорить о твоих стоячих трубах.
– И о черепахах, – подсказали девочки, – если говорить о театре, хи-хи-хи.
Зина покачала головой.
– Видишь, Сидоров, до чего ты их довел? Не могут свободно мыслить. Если бы могли, так сообразили, что архитектор Утцон – Мастер. «Солнце выглядывает лишь для того, чтобы подивиться, как его лучи сияют в этих божественных формах». Конец цитаты, не помню, чьей.
– Ну чего, чего в них божественного? – возмутился Сидоров.
Зина серьезно на него посмотрела:
– А этот вопрос, Александр Борисович, мы переадресовываем вам. Расскажите комиссии, чему вы научились за пять с половиной лет пребывания в институте.
Сидоров заскулил:
– Зинаида Петровна, а помните, я помог вам сдать историю искусств? А вы меня теперь топите на истории архитектуры. А мы про Утцона не проходили, Сиднейскую оперу только-только построили!
– А между тем, – продолжала Зина невозмутимо, – именно Утцон сказал: «чудесно быть архитектором – делать то, что люди любят и хотят».
– Оперу они хотят, – пожаловался Сидоров, – а завод не хотят!
Зина была неумолима:
– Не отлынивайте от ответа. Вспомните, почему молодой архитектор из Дании, никому неизвестный, выиграл конкурс, проходивший в 1957 году?
– Мне тогда было шесть лет!
– Так и быть, я тебе подскажу. Молодой архитектор был удостоен первой премии за строгость своей концепции…
– За строгость?! – вскричал Сидоров.
– Представь себе. Его концепция зиждилась на трех составляющих. Это: парящие оболочки; подиум, к которому крепятся несущие конструкции; террасная променада со входами. Парусные текучие оболочки, которые натягиваются над массивным ступенчатым подиумом, восхитительно вздымаются над водой и напоминают готические соборы на побережье Дании, родины Утцона, похожи и на яхты в гавани Сиднея. Изменения в проекте и постоянные задержки в строительстве привели к отставке Утцона. Сооружение – с десятикратным бюджетом – было закончено в прошлом году, в 1973, другими архитекторами.
Судьба Мастера расстроила Сидорова:
– Прям не хочется творить что-то гениальное.
Зина хмыкнула:
– Ты поэтому вспомнил о нем?
– Нет! Повторяю, я всего лишь хотел усечь, в каких взаимоотношениях находится театр с окружением.
– Усек, что в гениальных?
– Усек… – Сидоров сник.
Он поплелся на выход, но вернулся:
– Зина, почему ты не теряешь мужества всякую лажу проектировать?
– Это ты загнул, Сидоров, я лесопарк проектирую.
– И руководитель у тебя классный… С таким руководителем и я бы не лажу проектировал.
– Золотые слова.
Сидоров в своем великодушии признал:
– У таких, как ваш Герман Иванович, и появляются ученики вроде Утцона. Углядеть в «трахающихся черепахах» строгость концепции!
– Раз ты так все понимаешь, – Зина доверительно улыбнулась, – я тебе больше скажу. Подиум Утцона – это храм индейцев майя. Ступени, ведущие к парусам, способствуют созданию торжественного настроения. Пока ты по ним поднимаешься, ты расстаешься с бытовыми заботами и приближаешься к божественной сути.
Сидоров махнул рукой.
– Ладно, Зина, пора мне к своему заводу приблизиться. А если я выкрашу трубы в красный цвет, это будет контрастное решение?
Даша больше не говорила про завод «ка-ка» – хороший признак. Больше всего ей нравились площадки для отдыха – я их выклеивала из бумаги. Даша набирала в грудку воздуха, сжимала ручками живот, выдыхала: «Ммм!..» и качала головкой, разглядывая скамейки, ступеньки, стенки. Еще веселей нам стало, когда она наколупала из поропласта шариков и начала «озеленять» территорию. Это была гениальная находка – Даша, углядев в шариках «кусты» и «цветоцьки», «высаживала» их, неутомимо создавала разнообразные композиции. Я только приклеивала шарики на подоснову и в глубине души была убеждена, что Даша будет архитектором.
– Даша, ты архитектор?
– Неть, – скромно отвечала она.
Баба Тося позвала нас обедать.
Баба Тося отлично спелась с моей мамой и стала не только няней, но и поварихой, и «компаньонкой», как мама ее назвала. У мамы никогда не было прислуги, и теперь она возвысилась в своих глазах, сообщала знакомым по телефону: «Мы с компаньонкой гуляли по Ботаническому саду». Детей выводили на прогулку. В холодные дни не выводили – устраивались в гостиной и «трали-вали» – до вечера.
Вечером, если папу не задерживали на работе, вся семья, включая бабу Тосю, усаживалась за стол, и мама разыгрывала из себя светскую даму, за одним прививала Даше «хорошие манеры» (не чавкать, не размахивать руками. Сидеть прямо).
Даша больше не спрашивала: «Де папа?» Ей вполне хватало дедушки, бабушки, няни, братика и меня.
– Как колера, ничего?
– Нормально.
– Тогда – красим.
– Как, вот так сразу?
– А что.
– Давайте перекурим.
Мы перекурили, заправили аэрограф. Вертинский пел: «Над розовым морем вставала луна…»
– Поставьте кого-нибудь другого, не могу больше его слушать.
– А я Высоцкого не могу.
– Битлов?
– Давайте посидим в тишине. Ну хоть полчаса.
Мы и пяти минут в тишине не просидели – раздался сухой треск. Грохнулся чей-то планшет.
Мой.
Бумага лопнула по диагонали.
На готовом планшете!
Бляха-муха.
В такой ситуации требуются выражения покрепче.
Гера снял очки и тщательнейшим образом их протер.
Сбежалась толпа рабов. Все мятые-перемятые, перепачканные тушью и краской.
– Заклеим изнутри.
– Не, дохлый номер. Надо бумагу мочить, все полезет.
– Неужто заново переделывать?!
Рабы возроптали, так выставим, в комиссии тоже люди, поймут!
– У меня идея. Сделаем аппликацию. Натянем новый планшет и наклеим на него старый, в смысле, все, что уже вычерчено.
Пока натягивали планшет, пока обсуждали все бывшие и предстоящие катастрофы, я обнаружил, что одноэтажная проходная «обзавелась» в процессе вычерчивания вторым этажом.
Да, я не ошибся – фасад проходной был двухэтажным.
– Кто занимался фасадом?
– Я, а что?
– Что ты возвел?
– А что, по композиции так «красивше».
– Если бы планшет не треснул, я бы так и не узнал, что…
– Весь фасад теперь переделывать?
– Тихо, не паникуйте. Давайте присобачим куда-нибудь план второго этажа.
– Куда мы его присобачим?
– Да куда-нибудь.
– И что я на втором этаже размещу?!
– Да че-нибудь…
– Казино.
– К Шустовой мама приехала!
– Погрызть привезла?
– Так… надеемся!
– Вас, троглодитов, все равно не прокормишь.
– Ну вот,
