Городошники - Татьяна Нелюбина
– За бутылочкой сбегать?
– Что о нас родители подумают.
– Что и мы не хуже их.
«Над розовым морем вставала луна…»
– Выключите маг, или я за себя не ручаюсь.
– Поставьте чайник.
– Равнение на маму!
– Зинуля, – сказала мама, – разве есть необходимость спать на надувном матрасе?
– Что вы, Вера Николаевна, мы забыли о сне! Так, на пару часиков прикорнем, и вперед, с песней.
– Хорошо, хорошо, молчу.
Мы быстро слупили все, что привезла мама, и Зина усадила ее нарезать зеленую губку для «деревьев».
– Я привезла тебе зеленый костюм, Зинуля, в тон этой губке, но ты так похудела… нужно срочно переставить пуговицы. Хорошо, что пиджак однобортный. А эти «деревья» должны походить на березы и елки, хотя бы отдаленно?
– Нет, мама, делай их абстрактными.
– Так, абстрактными. Это значит, я могу резать губку, как мне хочется.
– Дадада.
– Все, Зинуля, режу и молчу.
– Классно режете, – одобрил Иванов, он у нас отвечал за макеты. – Захотите сменить профессию, я вас возьму макетчиком.
– Иванов распределился на киностудию, – похвастала Зина, – архитектором сцены. Соглашайся, мама, он далеко пойдет.
Иванов так не думал. Что это за профессия – архитектор сцены?
– Поживем, увидим… – Он состроил отчаянно-веселую рожицу Любе. – Жена, а, жена, ты тоже веришь в меня, как я в тебя верю?
– А что ей еще остается, – хмыкнула Зина, – ее макет от тебя зависит.
Он воздел руки кверху:
– Хоть что-то еще от меня зависит!
Мы неуклонно приближались к защите. Я оставляла бутылочки с молоком для Василька, чтобы хотя бы часа четыре (пять, шесть) проводить в аудитории. Мороз стоял лютый, тушь на ресницах замерзала и стекала потом черными струйками. Решила не краситься. Некоторые вообще не выходили из института, ночевали на надувных матрасах. Появлялись первые защитившиеся. На них кидались:
– Ну как?
– Поздравьте, я – архитектор!
– «Архитектор»! Поработаешь, посмотрим.
– Председатель комиссии ручку мне пожал? Сказал, что я теперь архитектор? А я склонен ему верить.
– Тебя не узнать, Сидоров. Ты такой элегантный. Оля, какое у тебя платье красивое. А прическа.
– Всю ночь в бигудях проходила.
– Сидоров, а откуда ты знаешь?
– Так в одной аудитории ночевали.
– Ночевали! Глаз не сомкнули, работали!
– Как все прошло-то?
– С трудом, но прошло!
– Комиссия злобствовала!
– Не сочиняй.
– Вопросов – тьма, мозги – набекрень, жуть!
– Главное, все позади.
– А странно, да? Вот защитились и все. И как-то все. Облегчения нет. Все хотелось выспаться – сна нет. Вообще, как-то – ничего нет. Прыгал, прыгал, а все вроде не напрыгался.
– Успеешь еще. Впереди – вся жизнь.
– Что-то туманное, далекое и невероятно длинное.
– Будем надеяться.
– На что?
– Что длинное.
– Ладно, поболтали и будя. Давайте, девочки, че делать-то надо? А то мои рабы жаждут работы.
Прямо, жаждут! Я недоверчиво смотрела на Сидорова. Защитился, гуляй себе!
Но почему я отказываю людям в искренних чувствах товарищества? Потому что сама его лишена?
Да, я активно участвовала в общественной жизни, работала в комитете, руководила. И все эти годы стояла в стороне ото всех. Почему они мне не отплатили тем же?
Оля уселась у моего планшета:
– Что рисовать? Антураж? Тени заливать? Уже знаешь, что на защиту наденешь?
– Об этом я еще не успела подумать.
Оля мысленно перерыла мой «гардероб» и выбрала красный пиджак от брючного костюма.
– К нему – короткую черную юбку. Черные туфли, – она подумала. – А на лацканы – цветочки. Очень просто, вырежем их из гипюра, накрахмалим и – полный блеск!
– Из белого гипюра, или из черного?
– А какой есть? Из черного лучше. И пришьем их с белыми бусинками внутри.
Я согласилась: неплохо. Хотя бы эта проблема была решена.
Прохор с рабами пошли курить, а я еще раз спокойно осмотрела планшеты.
За счет подачи мы здорово выиграем. Да и с этими его ходами-спиралями ничего получалось, скульптурно. В некоторых узлах спирали становились пружинами – энергично, да, не ожидала от Прохора. Нужно будет их на рисунке лиловыми сделать.
Но, в общем, это не мои заботы.
Мои! Лиловый не подойдет к моему красному пиджаку.
Группу трясло и лихорадило, полки рабов переходили от полководца к полководцу, не покидая поля боя. Сидоров, так кажется за неделю и не сняв своего парадного костюма, который к этому времени уже превратился в рабочую робу, навалился со своим отрядом на Зинин макет. Работа была неблагодарная – нарезать все ту же зеленую губку, накалывать на иголки и расставлять эти «деревья» по всему «парку».
Пришла Зина. Ее невозможно было узнать. Волосы красиво уложены, глаза и губы подкрашены, зеленый костюм, зеленые туфли лодочкой. Она нервничала. Приговаривала: се тре бьян, бон.
– Все! Зина, твой выход!
Зина заметалась, закатила глаза, перекрестилась. Мы понесли планшеты. Зинина мама, осторожно ступая на высоченных каблуках, держала «дерево» за иголку, она его так и не успела воткнуть и не знала теперь, что с ним делать. Мы все расставили и отступили вглубь библиотеки.
Комиссия расселась лицом к планшетам, спиной к зрителям.
– Зинаида Петровна, начинайте, пожалуйста.
И Зина как начала… Она защищалась на французском. Это был сюрприз ее маме и большая галочка кафедре иностранных языков. «Француженка», сложив губы бантиком, беззвучно повторяла вслед за Зиной слова. Зинина мама была потрясена. Изумлена и растрогана до глубины души. Сидоров вынул из ее рук «деревце» и воткнул в лацкан своего мятого-перемятого пиджака.
Зинка «травила» одними гласными (ле план, ля ру, ля плас), а комиссия читала перевод на русском.
Зина была на высоте. Разрумянилась, прохаживаясь вдоль планшетов, водила указкой по макету.
Наконец, сказала: «мерси боку» и замолчала. Председатель комиссии спросил ее о чем-то по-французски, она что-то ответила, он засмеялся:
– Перейдем на русский!
Зина перешла:
– Мсье профессор (с ударением на последний слог) задал мне вопрос, изучала ли я французскую литературу по этой теме. Да, изучала. Она указана в библиографии пояснительной записки. Се коррект?
Председатель, улыбаясь, кивнул.
Секретарь зачитала отзыв руководителя, Германа Ивановича.
Мы ждали, что будет, помня о рецензенте: «Где архитектура! Давайте архитектуру!» Гера, пока зачитывали рецензию, мучился, вертел головой, протирал очки, заталкивал руки в карманы или между коленей.
Но рецензия не произвела никакого впечатления, а если и произвела, то обратное: члены комиссии принялись высказываться один за другим. «Изучение зарубежного опыта! Прекрасное владение языком! Актуальная, злободневная тема – парк для трудящихся! А какая подача!»
– Работа – красивая! Красиво подана! Красивой женщиной выполнена! – заявил председатель.
Мы обалдели.
– Я бы даже так и записал: «Работа красивая», – предложил председатель. – Мы избегаем этого слова, а
