Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна
Я напрягаюсь, вслушиваюсь в ее голос. В тишине палаты он звучит громко. По-моему, сейчас полночь. За окнами кромешная темнота.
– Я ни разу не видела, чтобы тебе было больно, – рассказывает – нет, почти шепчет она моему неподвижному телу. – При мне ты не падала с лестницы, не царапала коленки и не сваливалась с велосипеда.
У нее безостановочно текут слезы.
– Я тебе все расскажу. Как я стала Дымкой, как пыталась быть достойной тебя и как проваливалась. Как я выживала все эти годы неудач и скитаний. Я расскажу тебе обо всем, что тебе захочется узнать, но какой смысл, если ты все равно не очнешься.
Наклонившись, она смотрит прямо на меня.
– Я так тобой горжусь, – говорит моя мать. – Я ведь тебе ни разу в этом не признавалась, да?
Слезы она не вытирает, и они капают на мое лицо. Мать склоняется ниже, еще чуть-чуть – и поцелует меня в щеку. Такого я тоже не припомню.
– Я люблю тебя, Талли. – Ее голос срывается. – Может, тебе плевать, а может, я опоздала, но я тебя люблю.
Я всю жизнь ждала, когда мать мне это скажет.
Тал?
Я оборачиваюсь к Кейт и вижу ее сияющее лицо, ее чудесные зеленые глаза. В них вся моя жизнь. Все то, чем я была и чем хотела стать. Такова твоя лучшая подруга – она будто зеркало.
Пора.
И до меня наконец доходит. Мы с Кейт медленно бродили вдоль реки моей жизни, ну а теперь нас ждут пороги и стремнины. Мне надо сделать выбор, однако сперва я должна вспомнить. И вспоминать будет больно, это я инстинктивно чувствую.
– А ты со мной останешься?
Будь моя воля – навсегда осталась бы.
Настало время признать: мое тело здесь, в этой белоснежной комнате, изуродованное, прикованное к аппаратам.
– Ладно. – Я собираю остатки храбрости. – Началось все с Мары. Когда она ко мне приезжала, неделю назад? Дней десять? Не знаю. Август 2010 года близился к концу, прошло немало времени после того, как мать обманом проникла ко мне в квартиру. Впрочем, со временем у меня вечно нелады. Я пыталась…
…писать, но без толку. Головная боль стала моей постоянной спутницей.
Давно ли я выходила из квартиры? Стыдно признаться, но я больше не выхожу. Не могу открыть дверь. Стоит мне дотронуться до дверной ручки, как меня охватывает паника, тело сотрясает крупная дрожь, я задыхаюсь. Ненавижу в себе эту слабость, мне стыдно за нее, но преодолеть ее у меня не получается. Впервые в жизни воля меня покидает, а без нее я ничто.
Каждое утро я даю себе клятву бросить глотать ксанакс и выйти из дома. Я отправлюсь на поиски Мары. Или работы. Или жизни. Я продумываю разные сценарии, в которых еду на Бейнбридж, умоляю Джонни о прощении и получаю его.
И сегодняшний день не исключение. Проснулась я поздно и поняла, что накануне перебрала со снотворным. Чувствую я себя ужасно. Во рту мерзкая липкость – похоже, вечером зубы я не почистила. Я перекатилась по кровати и посмотрела на часы на тумбочке, облизнула губы и потерла глаза, которые так и норовили снова закрыться. Во сне я совершенно точно плакала. Вот я и еще один день проспала.
Я поднялась и попробовала сосредоточиться. В ванной на полу валялась куча одежды.
Ну да. Вчера я пыталась выйти из дома. На полке рассыпана косметика.
Я больше не управляю собственной жизнью.
Но сегодня все изменится. Начну с душа. Меня обдает горячей водой, однако, вместо того чтобы смыть с меня сон, вода лишь еще больше погружает в сомнабулическое состояние. В клубах пара передо мной проносятся искаженное гневом лицо Джонни, смерть Кейти, бегство Мары.
Горячая вода внезапно сменилась холодной. Я дернулась. Что за хрень? Дрожа всем телом, я вылезла из душа и вытерлась полотенцем.
Надо поесть.
Да. Станет легче, наверняка.
Я с трудом натянула спортивный костюм, который валялся на полу в спальне. Меня все еще трясло, в висках зарождалась боль. Скорее поесть. И принять ксанакс.
Всего одну таблетку.
Я прошлась по темной квартире, включила всюду свет, гору писем на журнальном столике проигнорировала. Когда я наливала себе кофе, зазвонил мобильник.
– Алло?
– Талли? Это Джордж. Я достал тебе билет на закрытый показ «Американца» с Джорджем Клуни. Подробности по мейлу пришлю. Это благотворительный показ, и состоится он в Сиэтле, в центре. Туда все твои бывшие коллеги придут, так что у тебя будет возможность их удивить. Второго сентября в восемь вечера. Смотри не опаздывай и марафет наведи.
– Спасибо, Джордж. – Впервые за долгое время я улыбнулась.
Во мне вспыхнула надежда. Как же нужна она именно сейчас! Слезы все я выплакала, и внутри пустыня, сухая и колючая, как наждак. Жить так больше нельзя.
А в следующее мгновение я осознала: придется не только выйти из квартиры, но и показаться на публике. Меня снова затрясло.
Нет уж. Все у меня получится.
Я приняла еще одну таблетку ксанакса (завтра же завяжу с ним) и побрела в гардеробную выбирать подходящую случаю одежду.
Мне понадобятся…
Что? Зачем я вообще в гардеробную пришла?
Ох, мне ведь еще надо волосы в порядок привести.
– Талли?
Мне почудилось или это и правда голос Мары? Я обернулась так резко, что едва не упала. Покачиваясь, я двинулась на голос, в который даже и не верила толком. И все же я не ошиблась – в гостиной, напротив застекленной стены, стояла Мара.
Во всем черном, розовые волосы неровно острижены, в бровь вдеты серебряные кольца. Мара похудела, истончилась, над бледными впалыми щеками выдаются острые углы скул. Но она здесь, она приехала дать мне еще один шанс.
– Мара. – От любви к ней у меня внутри все так и переворачивалось. – Как хорошо, что ты вернулась.
Она неловко переминалась с ноги на ногу. Не испугана, нет, похоже, просто нервничает. Сейчас бы хоть ненадолго избавиться от этой проклятой головной боли. Мне не терпелось услышать, зачем она приехала.
– Мне нужны…
Я шагнула к ней, слегка пошатнулась. Заметила ли она?
– Что тебе нужно, милая? – Я это и правда спросила или мне показалось? Зря я вторую таблетку ксанакса приняла.
Но неужели Мара бросила Пэкстона?
– Что-то случилось?
– Нет, все в порядке. Но нам с Пэкстоном деньги нужны.
Я
