Птичий отель - Джойс Мэйнард
Чуть позднее, выбравшись из объятий спящего Тома, я встала, натянула через голову платье и скрылась у себя в комнате.
Утром я вышла на патио не в семь часов, как обычно, а позже. Том уже поплавал и сидел за столом со своим утренним кофе. Мария разливала по стаканам апельсиновый сок. Увидев меня, она чуть заметно улыбнулась и ушла.
– Я хочу, чтобы ты знал, – сказала я. – То, что случилось, было прекрасно. Но я не надеюсь на… продолжение.
– Это как светлячки? – сказал он. – Всего раз в год? Праздник закончился, и все возвращаются к своим делам – окучивать грядки, собирать хворост или что там еще? Ну а ты продолжишь писать свои прекрасные акварели.
– Я просто не хочу, чтобы ты подумал, будто я… на что-то рассчитываю.
Ну да, ведь он уедет к себе в Нью-Йорк, на государственную службу, в чем бы она ни заключалась. А я, женщина тридевяти лет от роду, буду и дальше управлять своим отелем.
– А что, если я хочу продолжения? – сказал он.
– Каждый из нас живет своей жизнью. Мы совсем друг друга не знаем. Просто у нас случилась…
– …эта прекрасная ночь, – закончил за меня Том и накрыл мою ладонь своей. – Я знаю о тебе гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Знаю, что ты заботишься о каждом растении в своем саду, каждый вечер продумываешь, какую включить музыку к ужину. А еще все проговариваешь с Марией – потому-то она и кладет в мой салат съедобные цветы. Ты, как и я, любишь зажигать много свечей. И пусть даже подушки закрывают изголовье моей кровати, тебе важно, чтобы оно было украшено резными мартышками.
– Это не моя заслуга, а прежней владелицы, – сказала я. – Ее звали Лейла.
– И знаешь, что я еще думаю? – спросил он. – У тебя с детства не было постоянного дома. И ты воссоздаешь его через свое искусство во всем.
В итоге мы перестали скрывать от всех свою безумную влюбленность. Если Мария, Луис или Элмер что-то имели против, ну и пусть. После той ночи мы с Томом практически не расставались, проводя ночь иногда в «Мартышкиной комнате» или у меня, но всякий раз не размыкая объятий.
Полагаю, что двое, встретившись и полюбив друг друга в том возрасте, в каком находились мы, испытывают острую потребность как можно больше рассказать о своем прошлом. Ведь оба мы были книгами с сотнями написанных страниц.
Именно так у меня было с Томом – мне хотелось объяснить ему все. Он знал, что в шестилетнем возрасте я осталась без матери (я умолчала о том, что тремя неделями раньше она вдруг объявилась в Эсперансе). Знал, что мои муж и сын погибли в дорожной аварии, – я не позволила себе это скрыть. Все остальное казалось мне маловажным – часть жизни, связанная с бабушкой, художественным колледжем, медицинскими иллюстрациями, с попугаем на подоконнике и моим многолетним кошмаром про мамин мизинец. Учитывая тот факт, что мизинец этот был чей-то еще. Я не стала упоминать и про эпопею с так называемыми друзьями Гасом и Дорой, которые обманом захватили половину моей земли… В любое другое время я озаботилась бы и тем и этим, но сейчас для меня существовал только этот прекрасный человек по имени Том, наше времяпрепровождение, наши ночи любви.
Чувства, которые я испытывала сейчас к нему, очень долго казались мне невозможными. Какое невозможное счастье – будить его по утрам, говорить с ним, не испытывая никакого дискомфорта, равно как и молчать, оставаясь рядом. А когда, скидывая одежду, мы забирались в его или мою постель, весь остальной мир переставал существовать. Были только он и я.
Как-то вечером по обыкновению мы сидели вдвоем на пристани, голова моя покоилась на плече Тома, и он крепко обнимал меня одной рукой. В тот самый момент казалось, что ничего плохого больше не может случиться.
– Я должна кое в чем тебе признаться. Ведь ты до сих пор так и не знаешь обо мне всей правды. А ты имеешь на это право.
– Что бы ты мне ни сказала, это не изменит моего отношения к тебе.
– Но ведь если любишь, нельзя ничего скрывать. Я так поступила с мужем и теперь очень жалею об этом.
– Я тоже хотел бы рассказать тебе кое-что. Что-то очень… трудное.
– Я хотела тебе рассказать, как умерла моя мать. Ты пока не знаешь всей истории, – сказала я.
И тут, странное дело, он затряс головой, словно боялся услышать продолжение. Словно боялся, что правда что-то поменяет между нами. И что я сама потом буду об этом жалеть. Может, он понимал, что в обмен на тяжелую тайну ему придется приоткрыть завесу над собственной. Том не хотел терять меня.
– Давай отложим все трудные моменты на потом, – предложил он. – Неважно, что было в прошлом. Мне хочется быть с тобой здесь и сейчас.
Ну, я и не стала рассказывать, что изначально была Джоан. Не стала рассказывать про всех маминых бойфрендов, про рыжий «Фольксваген», дом на Восточной Восемьдесят четвертой улице и чем это все обернулось. Я все не могла забыть бабушкин голос: «Это наш с тобой секрет. И мы унесем его в могилу».
После того вечера я поджидала удобного момента, чтобы вернуться к нашему разговору, но как-то все не получалось. И я совсем забыла про слова Тома – что он тоже хотел бы поделиться со мной одним секретом.
Наверное, мы были счастливы и без этого, все было просто замечательно, а на остальное нам было плевать.
93. Листок бумаги
Ко мне заглянула Амалия.
– Я была у Гарольда, – сказала она. – Вот, Доон просила передать.
И она вручила мне сложенный лист бумаги.
«Тебе кажется, что я предала тебя, я понимаю, – писала мне Доон неразбрчивыми каракулями. – Но так хочется еще поговорить, хотя бы разок».
Через Амалию я передала для Доон записку: «Приходи завтра днем».
94. Пропавший бумажник
На следующий день за завтраком Том выглядел озабоченным.
– Не хочу тебя расстраивать, – сказал он, – но куда-то подевался мой бумажник.
Много лет назад у меня начали пропадать вещи,
