Птичий отель - Джойс Мэйнард
Одно дело, когда твоя мать умирает при трагических обстоятельствах. (Да, она была молодой и глупой, ее ввели в заблуждение.) Но невозможно понять, как можно жить с таким грузом. Собирать пивные банки по два цента за штуку, ухаживать за чужим ребенком, когда твой собственный остался без материнской ласки. Ведь она ни разу не попыталась отыскать меня.
Кем была для меня эта женщина, называющая себя Доон? Жалким отголоском того, что когда-то было моей матерью, которой я оказалась лишена. От Амалии я узнала, что Доон так и не уехала из Эсперансы – сняла койку в хостеле (да, именно койку, а не комнату), заплатив за месяц вперед. Я так понимаю, она боялась вскоре остаться без денег.
Надо бы радоваться, что моя мать жива. Но вот она возникла в моей жизни, и я вдруг испытываю по отношению к ней совсем другие, незнакомые прежде чувства. Гнев. На протяжении многих дней я ловила себя на том, что постоянно вспоминаю ее рассказ, продолжая вести с ней мысленный диалог:
«Ты отослала мне посылку, а потом куда делась? Как ты ходила по улицам без меня, что чувствовала, когда мимо проходил чей-то чужой ребенок, какая-нибудь девочка семи, десяти, шестнадцати лет? Ты обо мне хоть вспоминала?»
Я бы сказала ей: «А я вспоминала о тебе каждый день. Целыми днями думала. А потом это случалось все реже и реже, и я обращалась к тебе, лишь когда происходило что-то ужасное, когда обязательно хочется позвать маму. Вот, пожалуйста: хотя бы тогда в Сан-Франциско, когда «скорая» увезла моих мужа и сына.
Я ведь и тогда звала тебя».
«Я думаю о тебе, когда гляжу на звезды, – сказала бы я ей. – Помнишь, как мы ставили палатку и смотрели на звезды?
Я думаю о тебе, когда слушаю определенную музыку. Что правда, то правда: у тебя всегда был самый прекрасный на свете голос».
Шли дни, но я, вопреки своему обещанию, так и на позвала Диану (или Доон?). Достаточно было заглянуть в бар Гарольда, но я оставалась в «Йороне». Я не знала, что ей сказать. Если мне вообще было что сказать. Мне так не хватало ее все эти годы, а теперь я хотела, чтобы она исчезла. По крайней мере, мне казалось, что я этого хочу. Все мои мысли были о человеке, с которым я сейчас проводила большую часть своего времени. Мы вместе завтракали, ужинали, разговаривали. Ни в одном слове, ни у меня, ни у него, не было ни малейшего намека на нечто большее, чем дружба, а между тем внутри меня зарождалось чувство, которого я не испытывала много-много лет.
Том, не знавший, что сейчас моя мать находится в деревне, продолжал расспрашивать о ней, пытаясь понять, как я преодолела эту потерю. Ведь и он ребенком остался без отца.
– Интересно, как бы развивались ваши отношения, если бы она не умерла? – спрашивал Том. – У тебя остались еще какие-то родственники кроме бабушки?
Нет.
Мне вдруг показалось, что сейчас он меня обнимет. Я видела, что он хочет это сделать, но сдерживается.
91. Все по Габриэлю Гарсиа Маркесу
Прошло две недели. Я так и не добралась до Дианы, не пригласила ее в отель. В основном это было связано с моими противоречивыми эмоциями по отношению к ней. Но кроме этого мне просто было не до нее. Том по-прежнему гостил в «Йороне», и я вдруг поняла, что влюбилась.
В какой-то момент я начала рассказывать ему о себе, чего не делала долгие годы. Прежде я делилась сокровенным только с Уолтером, но он мало что понимал.
Том понимал все.
– Я осталась одна с бабушкой. А про мамину смерть мы узнали по телевизору. Я была замужем, – продолжала я. – Мой муж и сын погибли в дорожной аварии.
Он не обнял меня, а просто дотронулся до моей руки.
– У меня просто нет слов, – сказал он.
– В какой-то момент я даже хотела покончить с собой, – призналась я.
Тут лицо его стало грустным-прегрустным, но он не пытался меня осудить. Я не стала вдаваться ни в какие подробности, а он и не расспрашивал.
Когда мы поужинали, я убрала со стола грязную посуду, задула свечи. И вдруг над водой замерцали огоньки – это вернулись светлячки. Том уже поднимался к себе, в «Мартышкину комнату».
Хотя мне давно было что ему сказать, как правило, я просто желала ему спокойной ночи, но в этот раз окликнула его.
– Посмотри, какая красота. Это одна из самых моих любимых ночей, что случаются лишь раз в году.
– Так, минуточку, это надо отпраздновать, – сказал он. – У меня в комнате есть ром.
Он вернулся с бутылкой и двумя бокалами. Все замерло в ночи, и лишь над озером мерцали светлячки, окружая нас своим сиянием.
– Знаешь, как описал бы сегодняшний вечер великий романист? – спросил Том. – Он рассказал бы, как герой обнимает героиню и они стоят глаза в глаза, и звезды светят над ними. Герой так бы и сделал, окажись ты чуточку ближе.
– Что ж, пожалуй.
И он дотронулся до моих волос. Готовясь к ужину, я собрала их в пучок, но часть шпилек уже вылетела.
– Позвольте вас обнять, – сказал он и обнял меня. – Ты что, не читала Маркеса? – спросил он. – Он касается ладонью ее щеки и произносит что-то вроде «я так давно ждал этого момента». А потом целует.
Он больше ничего не говорил. Наверное, светили и светлячки, и звезды, но наше внимание уже переключилось друг на друга.
92. Ночь в «Мартышкиной комнате»
Я никогда прежде не ночевала в «Мартышкиной комнате». Не лежала там голая на домотканых простынях, ощущая их кожей.
Мы вошли. Я присела на кровать. Том зажег свечи и посмотрел на меня. Светила луна. Он был так бережен. А потом стал молча расстегивать свою рубашку.
У него было красивое тело, тело обычного мужчины, а не качка. Тело человека, который много читает. Крепкий, живой человек.
– У меня давно этого не было, – сказала я. – Кажется, я перестала верить в любовь.
– Мы обязательно это обсудим, но позже, – сказал он. – А сейчас давай вместе помолчим.
Он касался меня так, смотрел на меня с такой серьезностью, с какой читал «Любовь во время чумы», или любовался вечерами с пристани на озеро и вулкан, или рассматривал птицу или цветок. Потом,
