Свет очага - Тахави Ахтанов
— Как там у вас было-то? Что вам известно о других женщинах?
— Особого ничего. Поезд разбомбило, не могли идти все вместе, ну и разбрелись, — уклонилась я от прямого ответа.
— Когда со Светой расстались? Я же ей сказал, не оставляй Надю, она в положении, что бы ни случилось, будь с ней.
Он весь напрягся, на его лице ходили, менялись тени надежды и тревоги, и под пристальным взглядом его я не нашлась, как увильнуть от ответа, и что сказать ему.
— Мы… долго были вместе, — неуверенно начала я. И тут, к счастью, в голову мне пришла спасительная ложь… — Я же в положении была, не могла идти с ней, потому она меня устроила в одном удобном доме. Не могла же она меня нести на себе.
— А сама куда ушла? — быстро спросил Николай.
— Сама?.. Сама… Ну, хотела пробраться на ту сторону… решила двигаться туда.
Николай не знал, верить мне или нет, что-то настораживало его в моих ответах, в тоне моем, в выражении лица, и долго он сидел удрученный. Потом заговорили о чем-то с Касымбеком, и я была оставлена в покое.
Но успокоиться я, конечно, не могла. Нет ничего труднее, чем лгать искреннему человеку. Я мучилась каждый раз, видя его вопрошающие глаза, часто ловила на себе полные надежды и ожидания взгляды Николая. Но правда, которую должна была открыть ему, могла покалечить, может быть, и убить. Я сдержала себя, как бы то ни было, жизнь рассудит все сама. Если суждено им встретиться, сами выяснят все, чужому человеку тут вмешиваться опасно. Все это было верно, разумно, и все-таки каждый раз при встрече с Николаем было такое ощущение, словно я совершила преступление.
После того как меня привезли из соседнего отряда, жизнь наша опять стала входить в свою колею. Мы обосновались на новом месте. Соорудили землянку. Она была не такой добротной, как прежняя, стены обложили жердями, железной печки тоже не стало, спасибо Аба-ну, руки у него золотые — слепил из глины печурку, пробив в одном углу отверстие для дымохода, так что можно было развести огонь и согреть воду. Помаленьку конура наша набралась жилого духа. Когда мы устроились, как-то к вечеру пришел Носовец.
— Что — с новосельем вас? — сказал он, пригибаясь у входа, и шутливо спросил. — Ну как на новой квартире?
— Проходите, будете гостем, Степан Петрович. Хорошо, что пришли, как раз собирались спрыснуть новоселье, — с детской своей улыбкой ответил Касымбек.
Носовец присел на колоду у очага, огляделся. Потом повернулся ко мне.
— А где же твой богатырь, хозяйка? — спросил он.
— Спит.
— Вот это он молодец! Нашему брату, мужику, дисциплина ох как нужна. Без нее победа не придет, отвернется, — сказал он, нагибаясь всем коротким, плотным телом и вороша в печке огонь. — Не замерз он у вас? — Не дожидаясь ответа, он расхохотался. — Хотя что это я? Он родился на морозе. Такую ночь пережить… На войне крепкие дети рождаются.
— Это верно, Степан Петрович, когда Назира с ним блуждала в лесу, он даже не заболел, — подхватил Касымбек с радостью и гордостью в голосе. — Был небольшой жар, и все. Ну, думаю, воспаление легких обеспечено, а он — ничего, выдержал экзамен.
— Да-а… — неопределенно протянул Носовец.
Я не раз замечала, что этот человек резко обрывает житейские разговоры, придает лицу холодное выражение, оно становится суровым и задумчивым. И разгоряченный собеседник резко останавливается, будто спотыкается, теряется, не зная, что делать, и расплывается в глупой улыбке. Но Касымбек не улыбался. Носовец требовательно как-то взглянул на меня маленькими синими своими глазками. Я подумала, что мужчины хотят поговорить с глазу на глаз и собралась выйти.
— Ладно, сиди, — сказал Носовец мне и обернулся к Касымбеку. — Плохую весть я принес… Наша «Смуглянка» провалилась.
«Смуглянка» — это же Света! Я не поняла, что значило «провалилась», но почувствовала что-то недоброе и стала ждать, чем кончится этот разговор.
— Отличный был агент, польза от него была большая. Осторожная такая, — задумчиво проговорил Носовец, — а вот… не удержалась.
— Поймали ее, что ли? — спросил Касымбек.
— Нет, скрылась… успела. Но… в общем, плохо ее дело, — насупил брови Носовец. — Есть тут один…. Голову готов был отрезать, если поручали постричь волосы, — Усачев некий. Ищет ее днем и ночью. Здешний он, хорошо знает округу. А если поймают «Смуглянку», ну — тогда пиши пропало все наше подполье.
Касымбек понял, что Носовец пришел с созревшим уже решением, и слушал, молчал.
— Нам тянуть дальше некуда. Некуда! Рисковать тоже надо… с умом. Я вынужден забрать ее сюда. Люди готовы. Ты сам возглавь их. Это ответственная операция, очень, — сказал Носовец медленно и веско.
— Ну, что ж. И здесь найдется «Смуглянке» работа, вреда от нее не будет, — ответил Касымбек.
— Тут есть одна закавыка, — поднял густые свои брови Носовец, несколько затрудняясь. — Понимаешь, она, оказывается, того… в положении. Так что, ряды партизан будут расти, — он иронично хмыкнул. — Может, здесь детский садик откроем, а?
Когда ушел Носовец, Касымбек стал готовиться в дорогу. А меня охватило какое-то странное чувство: мы снова встретимся со Светой, я хочу ее увидеть, какое-то нетерпение жжет уже меня, но я не знаю, радоваться мне или печалиться. Неопределенность качает меня, и зыбь усиливает еще одно сомнение: сказать Касымбеку или нет? Мы же все равно встретимся с ней, так не лучше ли заранее ему все знать?
— Касым, — сказала я.
— Да?
— Касым, хочешь я тебе открою… одну тайну?
— Ну, что это за тайна?
— Ты пока никому не говори, ладно? Касым, «Смуглянка» — это наша Света.
— Что-что? — уставился на меня Касымбек, у него даже рот раскрылся. — Та самая Света, жена Николая? Ты… ты уверена? Что ж ты раньше об этом не сказала?
— Понимаешь? Не могла я.
Касымбек задумался.
— С одной стороны, ты правильно сделала, что не сказала, иначе бы Николай не вытерпел, наломал бы дров. Он страшно ее любит… Ты умница
