Театр ужасов - Андрей Вячеславович Иванов
Она была совсем беспомощной после удара. Наверное, не понимала, что делает. Пила она по-прежнему, несмотря ни на что, даже в таком состоянии! На тумбочке возле ее огромного ложа стояли россыпи бутылочек виски и коньяка. Маленькие бутылочки прекрасно гармонировали с лекарственными пузырьками, и я подумал о тех временах, когда врачи запросто выписывали опиум и морфий от головной боли, а также лекарственный абсент. Кажется, Герард Реве писал, что в Голландии еще совсем недавно, в семидесятые годы, от депрессии врач мог выписать амфетамин. Она что-то мычала и слабой рукой подписывала какой-то документ, который ей поднесла деловая эстонка с пышной прической. Определенно, чокнутая старуха не соображает, что подписывает. Я глянул на Шпалу – он был подавлен и даже побелел. На визитерше была юбка выше колен, ноги были толстые, в блестящих чулках, и, когда она наклонилась, я заметил, как Шпала посмотрел ей на задницу. Хозяйка поставила подпись и взвыла. К ней подбежала подруга, поправила подушки. Женщина с папкой отскочила и чуть не упала, запнувшись о ковер. Шпала ее поддержал, даже не поднимаясь. Она отшатнулась от него, он устало повел бровями и ухмыльнулся. Нивалида сползла с подушек и потянулась к тумбочке. Одна подушка упала. Кустарь ее ловко поймал и втиснул, фамильярно отодвинув Хозяйку, на место, за спину. Похожая на медсестру подруга перебирала пузырьки, показывая ей.
– Этот?..
– Не, – мычала Кирс, продолжая указывать на тумбочку трясущимся перстом, лак на пальце блестел, маникюр был свежий и изощренный, но пальцы были омерзительно скрючены и тряслись ужасно.
– Этот?..
– Э… э!.. – Кирс помотала головой, разметав волосы по лицу.
– Коньяк?..
– А!.. А!..
– Хорошо. – Подруга накапала в стакан коньяку. – Вот так, моя лапонька, Альвинушка…
Женщина с бумагами, умело скрывая отвращение, отошла, цокая каблуками, встала у дверей, застегивая кожаную папочку. Нивалида раскашлялась ей вслед, будто что-то хотела сказать, вместо нее Эркки выкрикнул по-эстонски:
– Спасибо вам, говорит Альвина!.. Приезжайте еще!.. До свидания!..
Дама в дверях остановилась, с небольшим поклоном поблагодарила, со всеми попрощалась, пожелала госпоже Кирс поправляться и громко пошла по коридору. За ней поспешила бухгалтерша, они отправились в канцелярию.
Подруги Нивалиды расступились, сели за стол, и только теперь я смог рассмотреть Хозяйку. У нее было красивое платье и новый парик, украшения… но кожа на ее щеке дряблая и пожелтевшая, это было заметно сквозь всю ту пудру, которой ее посыпали. Браслеты с часиками усугубляли ветхость ее единственной руки, и кожа на руке стала сущая ветошь! Слава богу, подруга опять ее заслонила от меня, поднеся стакан с коньяком и пришептывая «захворала, бедненькая наша».
Нивалида не могла даже держать стакан, она пила через соломинку. И я подумал: как же это противно – пить чистый коньяк через соломинку! Неужто коктейль было не сделать? Тут же вспомнил, что она предпочитала чистые напитки… Другая подруга приняла из рук Шпалы сигаретку в мундштуке и понесла своей дорогой Альвине Степанне… Эркки принял и сказал, что он подержит… Кустарь сидел на стуле подле кровати и проявлял о ней не меньшую заботу, что меня удивило, он помогал ей поймать соломинку, держал стакан, с наслаждением глядя, как жидкость убывает, и даже сказал: «Оп-ля, какие мы молодцы, все выпили!..» Эркки подносил к ее губам мундштук, она затягивалась и что-то говорила ему, он кривился от деланого смеха и потирал свою бороду, вздыхал, насупившись, кашлял и сопел, а потом пересказывал слова Хозяйки:
– Какая же стерва эта Ребане!.. Жадная блядь, свою собаку сама заморила, чтобы не платить за усыпление!..
Все грохнули со смеху. Опять я подумал, что Эркки сильно осунулся после Африки. И зачем он так вертится подле нее? Ему-то что? Зачем столько стараний? Еще неизвестно, что у нее осталось от капитала после стольких лет кутежа… может статься, у нее нет и ста тысяч евро!
Наконец, Шпала заметил ружье и обрадовался.
– О, ты нашел его! – Он протянул руки. – Давай его сюда. – Я подал. – Отлично! Я уж и не надеялся…
Он дал мне двадцатку, я напомнил, что мне не выплачено…
– Ага, погоди минутку… Видишь, кое-какие дела…
Человек с бумагами получил подпись и что-то говорил, заглядывая в свой телефон, у него, наверное, в телефоне были записаны вопросы к Хозяйке. Я гадал, кем мог быть этот человек. Он покупает или продает? Загадочный тип. Эркки переводил Нивалиде, она кивала и неразборчиво отвечала, хрипела – Эркки наклонялся к ней, она ему в самое ухо сопела, он качал головой, говорил «Угу, угу…», поправлял свои отросшие волосы и, прочистив горло, пораскинув умом, важно толковал ее слова деловитому человеку с бумагами. Тот наклонялся с притворной улыбкой и что-то говорил Хозяйке, нерешительно поглядывая то на Эркки, то на нее. Эркки махнул Шпале. Тот медленно подошел и наклонился над самой постелью. Так они вчетвером шептались с минуту. Наконец, Шпала выпрямился и вернулся за стол. Высокий человек тоже выпрямился, вздохнул, краска отлила от его лица, его глаза блестели, он казался заинтригованным: «Jah, jah», – повторял он, застегнул папку, похлопал ее, улыбнулся, пообещал позвонить кому-то, перезвонить ей, улыбнулся Шпале, со всеми попрощался, слегка кланяясь, пожелал Хозяйке скорейшего выздоровления и пошел к дверям. Шпала подскочил и открыл перед ним двери, жутко улыбаясь. За спиной Хозяйка сипло стонала:
– Ну да, поправлюсь я, скорей в гроб сойду…
Я тоже хотел уйти, но Шпала мне подмигнул, указал на стул. Я застыл, не понимая, зачем я ему.
– Сядь, – коротко сказал он, прикрывая дверь. – Задержись.
Черт. Мне это не понравилось. Я ничего им не должен, если что… Ни на какие угрозы не поддамся. Но вспомнил волка, его глаза, и мне стало наплевать на Шпалу. Ну-ну, давай… Я сел, закинул ногу на ногу и, повторив сумму громче обычного, посмотрел на Хозяйку.
Она меня не заметила до сих пор. Наверное, и ослепла частично. Она возилась в постели, толчками устраиваясь. Вот же ее разбил инсульт. Я вспомнил, что мой дед тоже на всю левую сторону был сильно парализован после инсульта, и тоже после пьянки, проснулся и не мог
