Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров
Он брел на север, туда, где, по его предположению, был ближайший колодец. К вечеру он достиг лощины, с трех сторон окаймленной довольно высокими холмами. Уже в потемках он вышел на какую-то дорогу. Дорога была не слишком наезженная, но и она обрадовала Платонова: куда-нибудь приведет.
Холмы, холмы, холмы… Им, казалось, не будет ни конца, ни края. В темноте они очень походили на туркменские кибитки. Горбатые, однообразные холмы.
Под утро он присел на краю неглубокого овражка у обочины дороги. Все тело его ныло от усталости, онемевшее плечо горело.
“Неужели не будет конца этим холмам? – подумал Платонов. – Всю ночь, как черепаха, ползу между ними. Они, кажется, толпой сопровождают меня, покорным стадом бредут за мною вслед… Как это шакалы не набросились на меня, когда я целую ночь валялся в яме?..»
Он вспомнил кружившего над местом боя коршуна. Коршун этот в первый момент обрадовал его, – хоть какое-то живое существо поблизости, не один он в этом жутком, бескрайнем безмолвии. Некоторое время Платонов следил за птицей, пытался даже считать круги, очень скоро сбился, начал заново, но мысли наплывали друг на друга…
От того ли, что он долго смотрел в огромное, без единого облачка, небо, от дурноты ли, которая волнами подкатывала к горлу, Платонова вдруг охватило чувство одиночества и безысходности.
Потом вспомнился почему-то варан, которого он встретил как-то в песках. Тот шипел и готов был вцепиться в лошадь, облизывал влажным языком глазки-бусинки и зло хлестал по земле, как кнутом, длинным, мощным хвостом.
Временами Платонов видел все это, и коршуна, и варана так отчетливо и ясно, что начинал сомневаться жив ли он. Может быть он уже мертв и теперь уже там, на том свете, ему вновь “прокручивают» бывшую жизнь?
Где-то вверху Семен услышал непонятный шум. Он открыл глаза, над ним кружилось несколько коршунов. Стоял день. Ярко светило солнце. Платонову стало не по себе, – кажется, только что был вечер…
Собрав последние силы, Платонов вскочил на ноги и замахал здоровой рукой.
– Я жив! Я еще жив, мерзавцы! – закричал он. – Мои глаза вам дорого обойдутся… – И зашагал, соображая откуда и куда он идет. Шагалось Платонову легко, – ноги сами несли его опустошенное тело…
Потом вновь была ночь. Темная с крупными, четкими звездами. Платонов отыскал ковш Большой Медведицы, Полярную звезду. Поглаживая остывший песок, он смотрел в небо, – почему-то захотелось найти Венеру, но в голове был такой сумбур, что Платонов вскоре понял: ему необходимо отдохнуть, хоть чуть-чуть набраться сил. Он растянулся на песке и почти мгновенно уснул.
Проснулся Платонов от легкого озноба. Было еще темно, но судя по всему, вот-вот должно светать. Низко над горизонтом висела яркая звезда, уже розовел восход.
Семен сел, соображая, куда идти ему. И вдруг до слуха его долетел собачий лай. Платонов встрепенулся, встал на ноги, прислушался. Лай повторился. Сомнений не было, где-то поблизости чабанский кош. Впрочем, как сказать, поблизости. Хороший пес, из тех, что служат туркменским чабанам, чует чужого человека на расстоянии дневного перехода. И все-таки сердце Платонова радостно забилось, – где-то рядом люди, а значит и его спасение.
Он решительно двинулся в ту сторону, откуда свежий предутренний ветерок время от времени доносил еле слышный лай.
…Поднявшись на гребень очередного бархана, Платонов увидел в лощине, что расстилалась перед ним, небольшое селение, – десятка полтора-два плоскокрыших землянок и столько же кибиток. Селение еще не проснулось, признаков жизни в нем Семен не заметил, если не считать дымящегося костра на возвышении и одинокого пса, который вертелся у одной из землянок.
Из этой землянки вскоре вышла женщина в высоком головном уборе с кумганом в руке. Вышла она, судя по всему, для совершения омовения. Женщина не на шутку растерялась, заметив странного незнакомца, похожего больше на человеческую тень, чем на человека. Опустив на землю кумган, она прикрыла ладонью лицо и забормотала заклинание. Семен понял, что если он сделает хоть один шаг, – она закричит, соберет народ.
Платонов стоял как изваяние, лихорадочно вспоминая, что это за селение. Кто живет в нем? Видно, что поселок возник здесь недавно и оставаться надолго в этой лощине жители его не собирались, – все постройки были временые, видно, что сооружали их на скорую руку.
Там, где минуту назад была женщина, стоял один кумган. Семен вздрогнул, хотел было повернуть вспять, скрыться за барханом, но из землянки поспешно выскочил коренастый мужчина с ружьем в руках. В несколько прыжков он поднялся на бархан к Платонову.
– Кто ты? Откуда?
– Пить, – с трудом вымолвил Семен, чувствуя, как силы покидают его. – Я ранен…
Человек с ружьем огляделся, обошел опустившегося на песок Платонова и, поняв, что тот один и никакой опасности не представляет, несколько успокоился. Он присел рядом, обулся как следует в чокаи, в которые он, видимо, второпях сунул ноги кое-как.
– Пить, – повторил просьбу Платонов.
– Вставай! Не прикидывайся, – толкнул его в бок прикладом коренастый. – Какого черта шляешься по чужим степям?.. Что, на родине тесно?
Грубый окрик прояснил сознание Платонова. Он понял, что сам пришел к своей смерти. Теперь он ожидал всего от этого коренастого: грубости, даже смерти. Коренастый был так жесток и груб, что от него можно ожидать что угодно.
Спас Платонова тихий женский голос.
– Сынок, бедняга просит воды. Дай ему напиться!
Коренастый обернулся, – внизу у бархана стояла та самая женщина, которую Семен увидел первой в поселке.
– Напои его, – продолжала женщина. – Говорят же, что у пришедшего к человеку джейрана за душою нет ничего, кроме ясных глаз.
– Это не джейран, мать. Это волк-подранок.
– Кто бы он ни был, ему надо помочь. Не будь бессердечным, сынок. Он – гость. А гость в доме выше отца. Такой старый туркменский обычай. Твой старший брат Оразклыч погиб в перестрелке: он защищал гостя. Жаль, ты был мал тогда и не помнишь Оразклыча…
Семен как во сне видел: коренастый спустился с бархана, стал что-то говорить матери, беззвучно шевеля губами, отдал ей ружье и вновь двинулся вверх, к Платонову…
* * *
Очнулся Семен в совершенно темном, сыром помещении. Пахло кизяком и гнилью. Видимо, здесь раньше содержали овец и коз. Лежал Платонов на кошме, под которой шуршала сухая трава. Где он? Что с ним?
Он вспомнил бой, яму, в которой очнулся, потом стервятников в мутном, знойном небе…
У него за спиной скрипнула дверь, в помещение пробился слабый луч
