Андрей Белый - Петербург
Наконец - и что главное: надо было осилить во мраке двенадцать холодных ступенек; повернувшись, отсчитать снова ровное их число.
Это делал Александр Иваныч четырежды.
Итого - девяносто шесть каменных, гулких ступеней; далее: надо было стоять перед войлочной дверью; надо было со страхом вложить полуржавый в скважину ключ. Спичку рискованно было зажечь в этом мраке кромешном; спичечный огонек мог осветить неожиданно самую разнообразную дрянь; вроде мыши; и еще кой-чего...
Так подумал Александр Иванович.
Поэтому-то все медлил он под воротами своего сурового дома.
И - ну вот...
- Кто-то печальный и длинный, кого Александр Иванович не раз видывал у Невы, опять показался в глубине восемнадцатой линии. На этот раз тихо вступил он в светлый круг фонаря; но казалось, что светлый свет золотой грустно заструился от чела,
от его костенеющих пальцев...
- Так неведомый друг показался и нынешний раз.
Александр Иванович вспомнил, как однажды окликнула милого обитателя восемнадца-той линии прохожая старушонка в соломенной шляпе чепцом с лиловыми лентами.
Мишей она его тогда назвала.
Александр Иванович вздрагивал всякий раз, как печальный и длинный, проходя, обращал на него невыразимый, всевидящий взор; и все так же белели при этом его впалые щеки. Александр Иванович видел-невидел и слышал-неслышал после этих встреч на Неве.
- "Если, б остановился!.."
- "О, если бы!.."
- "И, о, если бы выслушал!.."
Но печальный и длинный, не глядя, не останавливаясь, уж прошел.
Отчетливо удалялся звук его шага; этот отчетливый звук происходил оттого, что ноги прохожего не были, как у прочих, обуты в калоши. Александр Иванович обернулся и тихо хотел ему что-то такое сказать; тихо хотел он позвать какого-то неизвестного Мишу...
Но то место, куда Миша уже ушел безвозвратно, - то место пустело теперь в светлом колеблемом круге; и не было - ничего, никого, кроме ветра да слякоти.
И оттуда мигал желтый огненный язык фонаря.
Тем не менее он опять позвонился. Петербургский петух на звонок ответствовал снова: в скважинах просвистал сыроватый ветер морской; ветер стонал в подворотне и напротив с размаху ударился о железную вывеску "Дешевой столовой"; и железо грохнуло в темноту.
МАТВЕЙ МОРЖОВ
Наконец заскрипели ворота.
Бородатый дворник, Матвей Моржов, давнишний приятель Александра Ивановича, пропустил его за домовый порог: отступление было отрезано; и замкнулись ворота.
- "Што позненько?"
- "Все дела..."
- "Изволите искать себе места?"
- "Да, места..."
- "Натурально: местов таперича нет... Разве вот, ежели аслабанится в Участке..."
- "Да в Участок меня, Матвей, не возьмут..."
- "Натурально: куда вам в Участок..."
- "Вот видишь?"
- "А местов таперича нет..."
Бородатый дворник, Матвей Моржов, иногда засылал к Александру Ивановичу свою дебёлую бабу, все болевшую ушною болезнью, то с куском пирога, а то с приглашением в гости; так, они выпивали по праздникам, в дворницкой: с домовою полицией Александру Ивановичу, как нелегальному человеку, надлежало сохранять теснейшую дружбу.
Да и кроме того.
Представлялся лишь выгодный случай безопасно сойти с своего холодного чердака (свой чердак, как видели мы, Александр Иванович ненавидел, а, бывало, неделями он безвыходно в нем сидел, когда выход казался рискован).
Иногда к их компании прибавлялись: участковый писец Воронков да сапожник Бессмерт-ный. А в последнее время все в дворницкой сиживал Степка: Степка же был безработный.
Александр Иванович, очутившись на дворике, явственно слышал, как из дворницкой долетала до слуха его та же все песенка:
Кто канторшыка
Ни любит,
А я стала бы
Любить...
Абразованные
Люди
Знают,
Што пагаварить...
- "Опять гости?"
Матвей Моржов с свирепой задумчивостью почесал свой затылок:
- "Маненечка забавляемся..."
Александр Иванович улыбнулся:
- "Небось, участковый писарь?.."
- "А то кто же... Он самый..."
Вдруг Александр Иванович вспомнил, что имя писца Воронкова почему-то было настойчиво упомянуто - там, особою; почему особа знала и писца Воронкова, и о писце Воронкове, и об этих сидениях их? Он тогда удивился, да спросить позабыл.
Купи, маминька,
На платье
Жиганету
Серава:
Уважать теперь
Я буду
Васютку Ликсеева!.
Дворник Моржов, видя какую-то нерешительность Александра Ивановича, посопел носом, да и мрачно отрезал:
- "Штош... В дворницкую-то... Захаживайте..."
И зашел бы Александр Иванович: в дворницкой и тепло, и людно, и хмельно; на чердаке же одиноко и холодно. И - нет, нет: там писец Воронков; о писце Воронкове двусмыс-ленно говорила особа; и - черт его знает! Но главное: заход в дворницкую был бы решительной трусостью: был бы бегством от собственных стен.
Александр Иванович со вздохом ответил:
- "Нет, Матвей: спать пора..."
- "Натуральное дело: как знаете!.."
А как там распевали:
Купи маминька
На платье
Жиганету
Синева:
Уважать теперь
Я буду
Сыночка
Васильева!..
- "А то выпили б водки?"
И просто с каким-то отчаянием, просто с какою-то злостью он выкрикнул:
- "Нет, нет, нет!"
И пустился бежать к серебристым саженям дров.
Уж Матвей Моржов, уходя, распахнул на минуту дверь дворницкой; белый пар, сноп световой, гам голосов и запах согретой грязи, занесенной с улицы сапожищами, выхватился на мгновенье оттуда; и - бац: захлопнулась за Матвеем Моржовым дверь.
Вторично отступление было отрезано.
Луна опять озаряла четкий дворик квадратный и серебристые сажени осиновых дров, меж которых юркнул Александр Иванович, направляясь к черно
му подъездному входу. В спину ему из дворницкой долетали слова; верно, пел сапожник Бессмертный:
Железнодорожные рельсы!..
И насыпь!.. И стрелки сигнал!
Как в глину размытую поезд
Слетел, низвергаясь со шпал.
Картина разбитых вагонов!..
Картина несчастных людей!..
Дальше не было слышно.
Александр Иванович остановился: так, так, так - начиналось; еще он не успел заключиться в темно-желтый свой куб, как уже: начиналась, возникла неотвратимая, еженощная пытка. И на этот раз она началась у черных входных дверей.
Дело было все в том же: Александра Ивановича они стерегли... Началось это так: как-то раз, возвращаясь домой, он увидел сходящего с лестницы неизвестного человека, который сказал ему:
- "Вы с Ним связаны..."
Кто был подлинно сходящий с лестницы человек, кто был Он (с большой буквы), Кто связует с Собой, Александр Иванович не пожелал разузнать, но порывисто бросился от неизвестного вверх по лестнице. Неизвестный его не преследовал.
И вторично с Дудкиным - было: встретил на улице он человека в глубоко на глаза надвинутом картузе и со столь ужасным лицом (неизъяснимо ужасным), что какая-то проходящая тут незнакомая дама в перепуге схватила Александра Ивановича за рукав:
- "Видели? Это - ужас, ведь ужас... Этого не бывает!.. О, что это?.."
Человек же прошел.
Но вечером, на площадке третьего этажа Александра Ивановича схватили какие-то руки и толкали к перилам, явно пытаясь столкнуть - туда, вниз. Александр Иваныч отбился, чиркнул спичкою, и... на лестнице не было никого: ни сбегающих, ни восходящих шагов. Было пусто.
Наконец в последнее время по ночам Александр Иванович слышал нечеловеческий крик... с лестницы: как вскрикнет!.. Вскрикнет, и более не кричит.
Но жильцы, как вскрикнет, - не слышали.
Только раз слышал он на улице этот крик - там, у Медного Всадника: точь-в-точь так кричало. Но то был автомобиль, освещенный рефлекторами. Только раз иногда коротавший с ним ночи безработный Степан слышал как... крикнуло. Но на все приставания к нему Александра Ивановича лишь угрюмо сказал:
- "Это вас они ищут..."
Кто они, на это Степка - молчок. И больше ни слова. Только стал Александра Ивановича этот Степка чуждаться, реже к нему заходить; ночевать же - ни-ни... И ни дворнику, ни писцу Воронкову, ни сапожнику Степка - ни слова. Александр Иванович - тоже ни слова...
Но каково быть насильственно вбитым во все это, ни с кем не делиться!
- "Это вас они ищут..."
Кто они, и почему они - ищут?..
Вот и сейчас.
Александр Иванович непроизвольно бросил кверху свой взор: к окошку на пятом чердачном этажике; и в окошке был свет: было видно, что какая-то угловатая тень беспокойно слонялась в окошке.
Миг, - и он беспокойно в кармане нащупал свой комнатный ключик: был ключик с ним. Кто же там очутился в запертой его комнате?..
Может быть - обыск? О, если бы только обыск: он влетел бы на обыск, как счастливей-ший человек; пусть его заберут и упрячут, хотя б... в Петропавловку. Те, кто спрячет его в Петропавловку, все же хоть люди - во всяком случае, не они.
- "Это вас они ищут..."
Александр Иванович перевел дыхание и дал себе заранее слово не ужасаться чрезмерно, потому что события, какие с ним теперь могли совершиться, - одна только праздная, мозговая игра.
