Андрей Белый - Петербург
- "Должен предупредить вас... Времени у меня нет сегодня, чтоб слушать пространные разъяснения. А потому..."
Каково!
- "Потому я просил бы вас, мой милейший, выражаться точнее и кратче..."
И в кадык вдавив подбородок, особа уставилась в окна; и пустое от света пространство оттуда кидало шелестящие горсточки своего листопада.
- "А скажите, с какой поры у вас этот... такой тон", - вырвалось у Александра Ивановича не иронически только, а как-то даже растерянно.
Но особа опять его перебила: перебила неприятнейшим образом:
- "Ну те-с?"
И скрестила руки у себя на груди.
- "Дело мое..." - и запнулся...
- "Ну те-с..."
- "Стало большой важности..."
Но особа в третий раз перебила:
- "Степень важности мы обсудим потом".
И прищурила глазки.
Александр Иванович Дудкин, непонятным образом растерявшись, покраснел и почувствовал, что больше ему не выдавить фразы. Александр Иванович молчал.
Молчала особа.
В окна бил листопад: красные листья, ударяясь о стекла, облетая, шушукались; там суки - сухие скелеты - образовали черновато-туманную сеть; был на улице ветер: черноватая сеть начинала качаться; черноватая сеть начинала гудеть. Бестолково, беспомощно, путаясь в выражениях, Александр Иванович излагал аблеуховский инцидент. Но по мере того, как он вдохновлялся рассказом, преодолевая ухабы в построении своей речи, суше, суровее становилась особа: бесстрастнее выступал и потом разгладился лоб; пухлые губки перестали посасывать; а в том месте рассказа, где выступил провокатор Морковин, особа значительно вскинула брови и дернула носом: точно она до этого места все старалась действовать на совесть рассказчика, будто с этого места рассказчик стал и вовсе бессовестным, так что все пределы терпимости, на какие способна особа, в этом месте перейдены, и терпение ее - окончательно лопнуло:
- "А?.. Видите?.. А вы говорили?.."
Александр Иванович вздрогнул.
- "А что такое я говорил?"
- "Ничего: продолжайте..."
Александр Иваныч вскричал в совершенном отчаяньи:
- "Да я все сказал! Что же еще мне прибавить!"
И в кадык вдавив подбородок, особа потупилась, покраснела, вздохнула, укоризненно впилась в Александра Ивановича теперь неморгающим взглядом (взгляд был грустный); и - прошептала чуть-чуть:
- "Нехорошо... Очень, очень нехорошо... Как вам не стыдно!.."
В смежной комнате появилась Зоя Захаровна с лампою; прислуга, Маланья, накрывала на стол: и ставились рюмочки; господин Шишнарфиев появился в столовой; рассыпался мелким бисером его тенорок, но весь этот бисер давил... акцент младоперса; сам Шишнарфиев был от взора укрыт цветочною вазою; все то Александр Иванович подметил издалека, и - будто сквозь сон.
Александр Иванович чувствовал трепетание в сердце; и - ужас; при словах "как вам не стыдно" он слышал, как яркий румянец заливал его щеки; явная угроза в словах страшного собеседника притаилась губительно; Александр Иванович невольно заерзал на стуле, припоминая какую-то им не совершенную вовсе вину.
Странно: он не осмелился переспрашивать, что значит скрытая в тоне особы угроза и что значит по его адресу "стыдно". "Стыдно" это он так-таки проглотил.
- "Что же мне передать Аблеухову относительно провокаторской этой записки?"
Тут лобные кости приблизились к его лбу:
- "Какой такой провокаторской? Не провокаторской вовсе... Должен вас охладить. Письмо к Аблеухову написано мною самим".
Эта тирада произнеслась с достоинством, превозмогшим и гнев, и упрек, и обиду; с достоинством, превозмогшим себя и теперь снизошедшим до... уничижающей кротости.
- "Как? Письмо написано вами?"
- "И шло - через вас: помните?.. Или забыли?"
Слово "забыли" особа произнесла с таким видом, как будто бы Александр Иванович все это прекрасно сам знал, но для чего-то прикидывался незнающим; вообще особа явно ему давала понять, что теперь она собирается с его притворством играть, как с мышкою кошка...
- "Помните: это письмо передал я вам, там - в трактирчике..."
- "Но я его передал, уверяю вас, не Аблеухову, а Варваре Евграфовне..."
- "Полноте, Александр Иванович, полноте, батенька: ну, чего нам, своим людям, хитрить: письмо нашло адресата... А остальное - увертки..."
- "И вы - автор письма?"
Сердце Александра Ивановича так трепетало, так билось, и казалось, что - выбьется; точно бык, замычало; и - побежало вперед.
А особа значительно стукнула по столу пальцем, сменяя свой вид равнодушия на гранитную твердость, особа вскричала:
- "Чтб же вас удивляет тут?.. Что письмо Аблеухову написано мною?.."
- "Конечно..."
- "Извините меня, но я сказал бы, что изумление ваше граничит уже с откровенным притворством..."
Из-за вазы, оттуда, выставился черный профиль Шишнарфиева; Зоя Захаровна профилю зашептала, а профиль кивал головой; и потом уставился на Александра Ивановича. Но Александр Иванович ничего не видал. Он только воскликнул, кидаясь к особе:
- "Или я сошел с ума, или - вы!.."
Особа ему подмигнула:
- "Ну те-ка?"
Вид же ее говорил:
- "Э, э, э, батенька: давеча я видел, как ты посматривал... Думаешь, что со мной эдак можно?.."
Нечто произошло: бодро, как-то весело даже, как-то даже с придурковатым задором особа прищелкнула языком, будто хотела воскликнуть:
- "Батенька, да подлость-то, право, с тобою - только с тобой: не со мной..."
Но она сказала лишь:
- "А?... А?.."
Потом, сделавши вид, что свой сардонический хохот она с трудом подавила, строго, внушительно, снисходительно положила особа свою тяжелую руку на плечо к Александру Ивановичу. Задумалась и прибавила:
- "Нехорошо... Очень, очень нехорошо..."
И то самое, странное, гнетущее и знакомое состояние охватило Александра Ивановича: состояние гибели пред куском темно-желтых обой, на которых - вот-вот - появится роковое. Александр Иванович тут почувствовал за собой незнаемую вину; посмотрел, и будто бы облако понависло над ним, окуривая его из того направления, где сидела особа, и выкуриваясь из особы.
А особа уставилась на него узколобою головой; все сидела и все повторяла:
- "Нехорошо..."
Наступило тягостное молчание.
- "Впрочем, конечно, соответствующих данных я все еще подожду; нельзя же без данных... А впрочем: обвинение - тяжкое; обвинение, скажу прямо вам, столь тяжко, что..." - тут особа вздохнула.
- "Но какие же данные?"
- "Вас лично пока не хочу я судить... Мы в партии действуем, как вы знаете, на основании фактов... А факты, а факты..."
- "Да какие же факты?"
- "Факты о вас собираются..."
Этого не хватало лишь!
Вставши с кресла, особа обрезала кончик гаванской сигары, двусмысленно замымыкала песенку; непроницаемо она замкнулась теперь в свое благодушие; прошагала в столовую, дружелюбно хватила Шишнарфиева по плечу.
Крикнула по направлению к кухне, откуда потягивало таким вкусным жаркоем.
- "Смерть как хочется есть..."
Оглядела стол и заметила:
- "Наливочки бы..."
Потом прошагала обратно она в кабинетик.
- "Ваши сидения в дворницкой... Ваша дружба с домовой полицией, с дворником... Наконец: попойки ваши с участковым писцом Воронцовым..."
И на вопросительный, недоумевающий взгляд - взгляд, полный ужаса Липпанченко, то есть особа, продолжала язвительный, многосмысленный шепот, полагая ладонь на плечо к Александру Ивановичу.
- "Будто сами не знаете? Строите удивленные взоры? Не знаете, кто такой Воронков?"
- "Кто такой Воронков? Воронков?!.. Позвольте... да что ж из этого... Что ж тут такого?.."
Но особа, Липпанченко, хохотала, схватясь за бока:
- "Не знаете?.."
- "Я не утверждаю этого: знаю..."
- "Прелестно!.."
- "Воронков - писец из участка: посещает домового дворника Матвея Моржова..."
- "С сыщиком изволите видеться, с сыщиком изволите распивать, как не знаю кто, как последний шпичишко..."
- "Позвольте!.."
- "Ни слова, ни слова", - замахала особа, видя попытку Александра Ивановича, перепуганного не на шутку, что-то такое сказать.
- "Повторяю: факт вашего явного участия в провокации не установлен еще, но... предупреждаю - предупреждаю по дружбе: Александр Иванович, родной мой, вы затеяли что-то неладное..."
- "Я?"
- "Отступите: не поздно..."
На мгновение Александру Ивановичу представилось явно, что слова "отступите, не поздно" есть своего рода условие некой особы: не настаивать на разъяснении инцидента с Николаем Аполлоновичем; показалось и еще кое-что - особа-то (вспомнил он) и сама была чем-то крупно ославлена; что-то такое случилось тут - было явно: давешние намеки Зои Захаровны Флейш - о чем же еще!
Но едва это Александр Иванович подумал и, подумав, приободрился немного, как знакомое, зловещее выражение - выражение той самой галлюцинации - мимолетно скользнуло на лице толстяка; и лобные кости напружились в одном крепком упорстве - сломать его волю: во что бы ни стало, какою угодно ценою - сломать, или... разлететься на части.
