Высохшее сердце - Абдулразак Гурна
В Куала-Лумпуре он трудился наставником в медресе, преподавая и толкуя тексты, которые изучал всю свою жизнь. Но потом, в свободное время и на собственные деньги, он основал школу для детей-сирот, где эти дети могли бесплатно получить начальное образование. Тогда школьное обучение в Куала-Лумпуре, даже официально бесплатное, обходилось недешево. Родители должны были платить за экзамены, за учебники, за писчую бумагу, за форму. Школа моего отца открывала сиротам дорогу в будущее. Он создал ее в дополнение к своим обязанностям имама. В этой школе преподавали и другие добровольцы из числа его прихожан и бывших учеников, и я тоже стал в ней работать — сначала ради того, чтобы помочь, а потом — чтобы освободиться от парализующего страдания, которое завладело моей жизнью. Я так и не стал знатоком священных текстов и не унаследовал отцовскую набожность, но как мог старался угодить ему, при том что раньше мне хотелось только во всем ему перечить. Я был благодарен ему за то, что он явился и вытащил меня из моей скорби. Вдали от позора и разочарования, которые глодали меня здесь, ко мне стали понемногу возвращаться силы. Я уже успел свыкнуться с мыслью, что никогда не дождусь облегчения или избавления от того, что выпало на мою долю, но там передо мной забрезжило начало чего-то другого.
Именно в Куала-Лумпуре я наконец понял, что мой отец верит не только в религию, но и в людей. Сам я потерял эту веру, но наблюдение за его жизнью заставило меня снова признать ее и увидеть в ней шанс. Он умер совсем недавно, мой отец Маалим Яхья, и его оплакивали сотни людей, для которых он был чужим всего десятилетие-другое тому назад. Сотни и сотни жителей Куала-Лумпура явились на его похороны. Он оставил своей жене достаточно денег, чтобы жить безбедно, и обе его дочери обрели в Куала-Лумпуре свои дома и семьи. Потом я услышал от своей сестры, что Саида умерла, да помилует Бог ее душу, и понял, что там от меня уже не будет пользы. Тогда я решил вернуться и окончить свои дни здесь. Я еще расскажу тебе, как все было в Куала-Лумпуре. Это удивительно гостеприимный город.
11. Наши сомнения — предатели
Папа спросил, собираюсь ли я остаться.
Я немного помедлил, а потом сменил тему. Я рассказал ему о друзьях, которых завел, когда впервые приехал в Лондон, о Решате и Махмуде.
— Решат умел грубо высмеять почти все что угодно, — сказал ему я, — особенно если с этим связывались какие-то высокие слова. Такие громкие слова, как правосудие, грядущее или ответственность, будили в нем все самое худшее. Страшно представить его членом твоей семьи, или твоим спутником в путешествии, или компаньоном в каком-нибудь деле, где нужно взаимное доверие, но общаться с ним по паре часов в день было весело. Махмуд был совсем не похож на него — всегда улыбался, мягкий, добрый друг. Были и другие, которых я знал хуже, приехавшие отовсюду: из Индии, Вест-Индии, Малайзии, Ирана.
— Удивительно, — заметил папа. — А мне представлялось, что тебя окружают там сердитые джентльмены и высокомерные леди.
— И они тоже, но не только, — сказал я. — Это не так просто, как те глупости, которые они говорят нам о нас самих, или те, в какие мы предпочли поверить. Во всяком случае, там не только сердитые джентльмены и высокомерные леди — есть и голодные, и глупые, и добродетельные.
— Да, я знаю, — ответил папа, улыбаясь моей горячности.
— В Лондон как-то стекается целый мир, — сказал я. — Британцы никогда никого не оставляли в покое, они выжимали из каждого места самое лучшее и везли его к себе, а теперь вся эта рвань, турки и негры, едет к ним за своей долей.
— Расскажи мне о Махмуде, твоем мягком улыбчивом друге, — попросил он.
— Когда мы с ним познакомились, я еще не знал, что в Сьерра-Леоне тоже есть мусульмане. Он сказал, что их там три четверти от всего населения, и сначала я ему не поверил. Я всегда считал, что Сьерра-Леоне — это страна, которую придумали англичане, чтобы отправлять туда освобожденных рабов-африканцев, миссионерская резервация, где живут одни ревностные христиане. Наверное, я где-нибудь об этом прочел или услышал на уроках истории, а потом дофантазировал, что перед тем, как заселить туда бывших рабов, эти края очистили от прежних жителей. Единственной книгой о Сьерра-Леоне, знакомой мне в то время, был какой-то роман Грэма Грина, и я не помню, чтобы там упоминалось о мусульманах, если не считать продажных сирийцев, о которых все персонажи-англичане говорили с издевкой. Так люди вроде тебя и меня и узнавали о многих частях мира — от авторов, открыто нас презирающих. Решат говорил, что Кипр тоже на три четверти мусульманский, просто греки с британцами фальсифицируют статистические данные, но он врал. Решат всегда хватал через край, а когда его на этом ловили, отвечал смехом, как будто он с самого начала хотел всего лишь эксцентрично пошутить.
Потом я рассказал отцу про мистера Мгени и Дом ОАЕ.
— Я снимал в этом доме комнату, — объяснил я. — Мы называли его так, потому что все жильцы были из Африки. А сам мистер Мгени жил по соседству. Он родился в Малинди… нет, не в нашем Малинди, а в кенийском… но по национальности тоже был суахили, как мы. Тогда я дружил еще с Питером и Мэнни, а позже, в Брайтоне, с Бэзилом и Софией, но потом потерял связь со всеми.
— Значит, оставаться ты не хочешь, — сказал папа.
Я сказал, что хочу, но и уехать мне тоже хочется. В детстве я иногда слышал по ночам, как где-то лают и воют
