Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
В любви Кунин был виртуозным мастером куннилингуса, что и не странно – он много знал о том пространстве, куда проникал его язык. И любил это пространство всем сердцем.
Да, язык… Никто бы не подумал, глядя на его лицо (то услужливое, то величавое), что в этом лице скрывается чрезвычайно длинный, сильный, поразительно гибкий язык, способный сворачиваться даже в спираль, как язык хамелеона. Отчасти Кунин и был хамелеоном, а отчасти – Наполеоном. Обладая неукротимой энергией, он способен был удовлетворить огромное количество женщин – речь идет о множестве, количественно почти равном другому множеству – иных женщин, которым он оказывал качественную помощь в качестве врача. Пациентки истово влюблялись в него, но с ними он старался не иметь романтических связей, отчасти блюдя врачебную этику, отчасти почитая принцип разделения миров. Любовниц он черпал в мире, полностью непохожем на мир клиник: в танцевальных клубах. Кунин обожал танцевать и творил это дело истово, неутомимо и великолепно, как и прочие свои дела. Некоторый комплекс сверхчеловека – да, пожалуй, он имел здесь место. А может быть, Кунин и был в какой-то степени сверхчеловеком – кто знает? Кроме своих качеств неутомимого танцора Колакун (так его иногда называли) снайперски стрелял, роскошно и лихо водил автомобиль (врубая в кабине Перголези на такой громкости, от которой ломило зубы), заправски плавал стилем баттерфляй, при этом всегда оставался кристально честен, предан друзьям, самоотвержен, бескорыстен и трудился в клинике в Филях не за деньги – там почти ничего не платили, – а ради долга.
При всем этом он ухитрялся сохранять незаметность: хамелеон прикрывал Наполеона – Колакун мастерски сливался с любым фоном.
Весь этот букет свойств (пышных, достойных, величественно-рьяных) – все это, как ни странно, не было главным в Колакуне: на самом деле он был гораздо больше, чем простой сверхчеловек (в наше время суперлюдей так много, что даже недочеловеки на их фоне выглядят значительнее). Колакун был тем, кто нашел Сокровище.
Если врач находит Сокровище, то это Сокровище – медицинский препарат. Так было и в данном случае. Он обнаружил его среди других препаратов, предназначенных для временного устранения болевых сигналов при хирургических вмешательствах. В этом ряду препаратов много роскошных, спасительных, милосердных, заслуживающих бесконечной благодарности, а иногда опасных… И вот Колакун обнаружил, что среди этих химических ребят затесалась прозрачная, хрустальная фея – нимфа тонкого льда, королева замерзаний, а если присмотреться, то больше чем фея, больше чем нимфа, больше чем королева.
В умелые руки, прикасавшиеся к тысячам женщин, к тысячам влажных врат жизни, упал стеклянный ключ к иным вратам – к вратам в сопредельные миры. А за сопредельными мирами лежат запредельные миры, а за ними – предельные, а за предельными и прядильными мирами лежат беспредельные, а среди них – наш мир: оголтелый, вытаращенный, тесный, просторно-закрученный, без устали вихрящийся, где миллионы сознаний кипят, как адские котлы.
Но если это кипение удается отложить на потом, если сознания способны обратиться в ледяной или снежный кристалл, и это, ко всему прочему, оказывается, как выражаются медики, «совместимо с жизнью», даже совместимо с социальной микро- и макроадекватностью, тогда это и есть счастье, дорогие девчонки и мальчишки, а также их родители и родители родителей, и внуки, и правнуки, и золотые прапраправнуки.
Ключ. Простой химический ключ к бесчисленному множеству врат. А впрочем, не такой уж простой. Одновременно химический нотный ключ к множеству музык.
Одновременно… А впрочем, в слове «одновременно» наиболее эффектным элементом представляются последние три буквы – «нно».
В глубине своего сердца Колакун всегда оставался исследователем: путь от женского полового органа к общечеловеческому мозгу чрезвычайно краток, недаром звук «з» звенит как в слове «мозг», так и в слове «пизда». Этот звук звенит, как сигнал, требующий предельной собранности на территориях порождения, – а рождение тел и рождение мыслей связаны друг с другом миллиардом уз. Колакун стал называть себя «нейропроходцем», и вскоре он влился в одну небольшую группу исследователей человеческого сознания, сделался солдатом крошечного экспедиционного корпуса, бросаемого по воле исследования (по воле следа) в пучины самых труднодоступных и редкостных созерцаний.
Большой занавес цвета старой стираной сирени надувался возле скрипучего окна, в складках занавеса плясали остроконечные летучие перлы (как снежные, так и словесные). На полупрозрачной ткани лебеди плыли в направлении рейнского замка, где-то лучились мелкие светильники среди ветвей, одетые в ветхие кружевные абажуры. На дубовом столе, прямо перед хозяином, стояла откупоренная, но непочатая бутылка красного вина – она так и осталась нетронутой до снегопадного рассвета. Иногда казалось, люди тусуются в лесу. Порой чудилось – все собрались в трюме корабля.
Несколько девушек (в том числе одна совершенно голая) лежали перед камином на шкуре неизвестного и, возможно, вымышленного животного. Голая (лет восемнадцати) смотрела в огонь, улыбаясь пламени шалой улыбкой, блестящей от небесных поцелуев. Она опиралась на локоть, и спина ее изогнулась так, что позвоночник напомнил о Великом шелковом пути, ибо кожа была шелкообразной, а спина – длинной, роскошной и полной опасностей. Еще одна девочка поджала ноги и полностью закуталась в шаль, соорудив из себя подобие шелкопряда, который объявил всем своим друзьям, что принимает постриг на тутовой нити, – тут этот кокон и погрузился в зимнюю спячку. Третья красавица нечто шептала, не приоткрывая глаз. Далее возлежали две близняшки – эти грациозные тусанши явно не так давно пришли с модной вечеринки. Их бледные овальные лица казались влажными – то ли от растаявшего снега, то ли от растаявших слез. Кажется, близняшки спали, натанцевавшись.
Шестая девушка оказалась ненастоящей – это был белокурый изможденный юноша, одетый в роскошное женское платье, – изумленный молодой человек, известный своим друзьям как Славик Ландышев-Добро.
Последней в ряду лежащих на шкуре громоздилась девушка невероятной физической силы – молодая спортсменка, способная коленом пробить лоб патриция. Нынче она была безобидна, проста. На ее ясном лице, всегда стремящемся к победе, теперь возлежала шаловливая усмешка в духе Леонардо да Винчи.
Хозяин квартиры в первый момент казался несколько взвинченным, но он не смотрел на гирлянду красавиц, распростершихся перед ним, – его взгляд уперся в вошедших с мороза гостей. Этот взгляд вначале выразил предельное радушие, приветливость, радость, гостеприимство, готовность быть любезным, этот взгляд приглашал гостей располагаться поудобнее, чувствовать себя как дома, провести время в задушевной дружеской беседе. Но уже через минуту стало ясно, что никакая дружеская беседа не состоится: лицо хозяина вдруг окаменело, его глаза приобрели героические и трагические черты. Он
