Шум - Рои Хен
– Эй! Я просто имела в виду, что этот Холден немного тебя напоминает. Все время курит и думает, что все вокруг фальшивые.
– Ты зря тратишь время на виолончель, поверь мне, такого блестящего литературного анализа “Над пропастью” мир еще не слышал. Разве что Марк Чепмен понял эту книгу так же глубоко, как ты. Ты хоть знаешь, кто это? У человека, убившего Джона Леннона, была эта книга в кармане в день, когда он… Ты хоть про Джона Леннона слышала?!
Она даже не успела ответить. Казалось, нет на свете ничего, что успокоило бы Йонатана. Он судорожно схватился за шею и резким движением – Габриэлу будто по лицу ударили – надел наушники и ушел.
Габриэла помнила, что наушники у Йонатана для того, чтобы “блокировать лишние шумы”. Теперь лишний шум – это она.
Она ждала, хотя и было ясно, что он не вернется. Габриэла в жизни не закатывала истерик – ни когда ее дергали за волосы в детском саду, ни когда над ней издевались в автобусе во время школьных экскурсий. Вот и сейчас она не стала ломать стулья и переворачивать столы, а просто сделала то, что в ее мире считалось экстремальным. Взяла дымящийся окурок, который Йонатан оставил в пепельнице, и глубоко затянулась. Во рту распространился тухлый привкус, и она зашлась в долгом кашле, закончившемся слезами.
“И кто из нас двоих в этой истории трагический герой, – думала Габриэла, – он или я?”
Как-то раз на уроке литературы она перерисовала с доски таблицу с характеристиками трагического героя.
Отличается от обычных людей – подходит нам обоим, хотя отличия, похоже, не в лучшую сторону.
Принадлежит к высшему классу, что подчеркивает его падение – оба. Все ученики художественной гимназии – своего рода гниловатая элита.
Измучен безмерными страданиями – оба.
Не идет на компромиссы с реальностью – Йонатан.
Грех высокомерия, грех тщеславия – похоже… это я. Всегда считала себя особенной.
Чайный сбор остыл и сделался горьким. Уцелевший шош глядел с тарелки циклопьим глазом. Габриэла посылает пальцами сигнал вверх, в эфир, и официантка идет за счетом.
К следующему уроку я бы хотела, чтобы вы изложили своими словами все выступления хора в пьесе.
Взгляд Габриэлы натыкается на коробку с подержанными стихотворными сборниками, выставленными на распродажу. Стоп!.. Верхняя книга в пачке сигналит ей: “Да, да!” – а Габриэла такая: “Не может быть!” – а редкая книга ей: “А вот и может!”
“Глубже моря” – единственная книга стихов, написанная Ципорой Голомб, когда-то молодой поэтессой, а сейчас бабушкой Габриэлы. Книга вышла задолго до рождения Габриэлы, была жестоко разгромлена тремя критиками и заставила автора обойти книжные один за другим, чтобы скупить и уничтожить все экземпляры.
И все же вот он, последний выживший. Выживший, чтобы свидетельствовать от имени всех жертв.
Габриэла добавляет к счету пять шекелей за редкое сокровище. Резким движением забрасывает виолончель за спину и пристраивает рюкзак на груди. Как только Габриэла выходит, на нее набрасывается февральский ветер и облизывает ей уши холодным языком.
10:55–11:40 Иврит
Благословенные часы свободы утекают неумолимо, она должна вернуться домой сразу после уроков, иначе попадет под ледяной водопад бесконечных “Мы живем в ненормальной стране – кто выходит из дома без телефона?!”, “Как может быть, что твое будущее важнее для меня, чем для тебя?”.
“Вперед, к дому Йонатана”, – шепотом подстегивает она свои ноги, и они послушно припускают по улице Кинг Джордж мимо безмолвных манекенов в витринах, мимо магазина “Все за доллар”, мимо яркого ларька с соками. Габриэла не замечает всех этих красот, она читает на ходу: “Роза была и останется розой, только ты измени́шься сто раз”. Строфа, позволившая критикам испить крови молодой поэтессы, отзывается в сердце внучки. Габриэла знает одного такого, который все время меняется. Один раз…
Оторвав взгляд от книги, Габриэла обнаруживает, что ноги, вместо того чтобы доставить к дому Йонатана, привели ее на улицу Буки Бен Яглом, где живет бабушка.
“Я же сказала: к дому Йонатана!” – ругает она свои белые кеды, но в ней уже зреет подозрение, что, скорее всего, виновата книга. Книга хочет вернуться к порвавшему с ней автору.
“Прости, – мысленно обращается Габриэла к книге, – но вам придется встретиться без меня. Бабушка наверняка рада будет меня видеть и не будет ругаться из-за того, что я прогуляла школу, а когда я сниму со спины виолончель, она скажет, как всегда: «Почему ты не выбрала пианино, девочка? Никому не придет в голову таскать на спине Стейнвэй». Она угостит меня шоколадом, который непременно будет горьким из-за ее бесконечных обид на маму, которая не умеет слышать никого, кроме себя, и на мое поколение, которое не читает книг. А я скажу, что как раз прочла совершенно прекрасную книгу стихов, и покажу ей тебя, и тогда… Кто же знает, что она сделает тогда. Может, как Йонатан, сожжет тебя на моих глазах, а может, станет шумно дышать, сцепив зубы”.
Нет, нет, нет, этого ей сейчас не выдержать, решает Габриэла и опускает “Глубже моря” в серебристый почтовый ящик, на котором черным маркером написано: “Голомб”.
“А вы, – Габриэла снова обращается к ногам, – вы предатели. Я вам не Красная Шапочка, а даже если бы и была ею, то должна идти не к бабушке, а к волку! Кру-гом! Домой к Йонатану, шагом марш!”
Когда она выходит на улицу, ее встречает глухой гром. Тонкие капли впитываются в волосы и впиваются в лицо. Ей хочется остановиться и позволить дождю намочить свитер, джинсы, залить кеды, но Деревянному медведю, с которым она, как цыганка, таскается по миру, промокнуть нельзя.
Усталый охранник смотрит в небо, словно инопланетянин, который ждет, когда его заберут домой. Он кивает на футляр на спине Габриэлы:
– Это у тебя что? Гранатомет?
Она не отвечает.
Зайдя в Дизенгоф-Центр, Габриэла растерянно озирается – она будто раскрыла ужасный заговор. Пока дети заперты в загонах системы образования, в торговом центре, оказывается, полно людей, которые лениво прохаживаются, делают покупки, потягивают зеленые смузи и, похоже, просто наслаждаются свободой. Она тоже бродит по магазинам, пока не высыхают волосы и не испаряются мысли. Время становится текучим – возможно, благодаря желтому освещению, не различающему день и ночь, или жидкой поп-музыке без начала и конца, льющейся из динамиков.
Какой у нее сейчас урок? Невинный вопрос, промелькнувший в голове, неожиданно крепнет, разрастается и вскоре заставляет Габриэлу по-настоящему страдать.
Она прокручивает в голове расписание на
