Повесть о днях моей жизни - Иван Егорович Вольнов

   Дорога -- вереница непрерывных ухабов -- шла о бок с фруктовым садом князя Осташкова-Корытова, отделенная от него рвом, обсаженным по гребню сплошными рядами акаций, сирени, жимолости. Над деревьями кружились стаи галок; в теплом, золотистом навозе копались грачи. Перемежающееся небо то ярко по-весеннему голубело, то подергивалось серыми лохмами туч, белокудрявых по краям; оттого снег казался то искристо розовым, мягким, то, как сахар, бледно-синим, крупичатым.

   -- Гляди-ка, мама: робята! -- Ильюша весело засмеялся, хлопая в ладоши.

   Навстречу из-за садовой караулки вышло человек семь казаков. Здоровые, сильные, с залихватскими, закрученными усами, в высоких бараньих шапках -- они раскатисто хохотали.

   Один, поровнявшись с нами, отдал честь, вычурно расставив ноги, другие засмеялись над Мотей.

   "Кабы чего не случилось нынче",-- вспомнились слова Почтика.-- Прав он, рано еще...

   Но другой голос, злой и настойчивый, шептал иное.

   Отец и Сорочинский лежали на полу, обнявшись. Мать пугливо жалась в кутнике.

   -- Стащить бы куда-нибудь эту стерву,-- брезгливо вымолвила Мотя, глядя на мужа.

   -- Не трогай, деточка, пускай дрыхнут! -- отчаянно замахала мать руками.-- Весь вечер баталились, хуже стюдентов!.. Я уж топоры от греха спрятала... Ты у нас ночуй, а то, боюсь, опять раздерутся!..

   Прикрывшись с головой сибиркой, мать ткнулась на лавку, Я принес из сарая "Липочку-поповну". Загородив от пьяных свет, мы стали читать с сестрой.

   Тихо. Жидкий свет прыгает по стенам и столу, по мелко набранным страницам книги и платку низко склонившейся сестры. Сонно трещат сверчки. Изредка раздается чавканье и придушенный храп пьяных; часто, срывами дышит мать; раскидавшись, розовенький, с закинутыми за голову руками, спит Илыоша. Мотя плачет. Тени медленно качаются и тают на лице ее.

   Слабо вскрикнув, мать поднимает голову, долго, бессмысленно смотрит на лампу,

   -- С нами бог... с нами бог... Прасковея-пятница, Сергий преподобный.-- Устало зевает, крестится.-- Довольно бы, сынок, над книжкой: карасин береги...

   -- Сейчас, мама, кончим.

   Щуря дикие глаза, отец привстал на локоть. Запустил пятерню в всклокоченные патлы, попросил напиться.

   -- Вы еще...-- громко откашлялся, сплевывая, засопел,-- не спите?

   -- Нет, не спим.

   Охая, мать поднялась с постели, зачерпнула воды.

   -- Что ты, дьявол, в морду суешь! -- крикнул на нее отец.

   -- Еще не угодишь, родимцам,-- заворчала мать.-- Нахватаются пьянее грязи да куражатся, паршивцы!.. Сам бы в таком разе брал!..

   Отец швырнул в мать кружкой, ругаясь скверными словами, стал шарить около себя, чтобы еще чем-нибудь ударить ее.

   Завозился Ильюша.

   -- Тять, потише, пожалуйста: мальчика разбудишь,-- попросила Мотя.

   -- А ты что? "Мальчика разбудишь"! Сахарный у нее мальчик!.. Енерала выплеснула?.. "Мальчика"?.. Я в своей избе, учить меня нечего!.. Не глянется, лети ко всем чертям! "Мальчика разбудишь", свинья грязная!..

   Мотя виновато посмотрела на меня и опустила голову.

   -- Пошла теперь музыка на всю ночь!.. Эх ты, старый, бессовестный кобылятник!..-- заплакала мать.-- В кои-то веки пришла дочь в гости, и то ты ее гонишь со двора долой, пьяный дурак!

   -- Вот я тебе сейчас покажу дурака! -- затрясся отец.-- Я т-те-бя украшу!..

   Я не вытерпел.

   -- Ты когда же, негодяй, бросишь нас мучить? -- сквозь слезы закричал я, вскакивая из-за стола.

   -- Это отца-то? -- изумленно спросил он, тараща красные глаза. -- К примеру, жили вместе, я тебя растил, оберегал, заботился, а к чему пошло -- негодяем?.. Родного отца?..

   Голос его понизился, захрипел, шея вытянулась, веревками на ней вздулись жилы.

   -- Отца родного негодяем?

   Со сжатыми кулаками, ополоумевший, он бросился к столу, чтобы ударить меня, но с лавки вскочила Мотя и, схватив его за руки, припала к ним.

   -- Тятя, не нужно!.. Родимый, не бей!..

   Мальчик поднялся с постели и заплакал; Мишка, забиваясь под лавку, ругался матерщиной; стоя у шестка, мать верещала во весь голос.

   -- Отпусти! -- мотая сестру из стороны в сторону, кричал отец.-- Брось, а то расшибу!..

   -- Уйди с глаз долой, детенычек,-- умоляла мать, махая на меня руками.-- Уйди, Христа ради, пожалей меня!..

   Я вышел из хаты.

   -- Ваня, где твои бумаги? -- выскочила па крыльцо сестра, хватая меня за руки.-- Он собирается пойти к уряднику... Скорее прибери!..

   Отыскав в сенях топор, я отворил в избу двери. Отец сидел, обуваясь, на кутнике. Увидев топор, мать ахнула, завопила не своим голосом, бросаясь ко мне; Ильюша забился в угол и охрип там от плача, сестра ловила меня сзади за локти.

   -- Если ты, старый черт, пойдешь к уряднику,-- сказал я, останавливаясь перед отцом,-- я тебе голову отсеку на пороге.

   -- Ловко,-- ответил он. Лицо его словно обрюзгло.-- Спасибо, милый сынок!

   Отец молча полез на печь.

XVI

   -- Мамочка, дай напиться!

   -- Что ты все пьешь, мой голубчик, третий раз просишь?.. Головка не болит? Весь горячий...

   -- Нет, не болит, дай напиться.

   В окна глядит темная весенняя ночь. Порою ее непроницаемую пелену режет треск ломающегося льда: тогда из ветвей, с вершин осокорей, с шумом поднимаются уснувшие вороны, беспорядочно каркают, хлопая мокрыми крыльями, и снова затихают. Мелкий дождь забивает в стены гвозди: молоток стучит без перерыва, стены плачут от боли.

   -- Дай еще пить,-- просит мальчик.-- Мама, почему вороны кричат? Они не любят спать?

   Лицо у Ильюши красное, дыханье горячо и часто, серые глаза возбужденно блестят.

   -- Мама, скоро рассветет?

   -- Скоро, детка, скоро! Не пей больше, ляг усни!.. Усни!..

   Ребенок обхватил руками шею Моти.

   -- Я завтра опять пойду с тятей по рыбу... Пойдешь с нами, мама?

   -- Пойду, родной, усни... И я пойду, и крестный, и бабушка!.. Приляжь!..

   Мальчик положил головку на подушку, но тотчас же привстал, улыбаясь.

   -- Я, мама, теперь не боюсь лягушек: они не кусаются... Тятя спит? Тятя, помнишь? У нас вечор в сачок залезло три... правда, тятя? А рыбка еще плавает?.. Покажи мне рыбку!..

   Сестра вывернула фитиль, принесла с лавки ведро с водой, в котором шевелилось несколько гольтявок.

   Ильюша запустил туда руку: поймав одну, засмеялся.

   -- Мама -- живая! Видишь?.. Дай им хлеба.

   -- Они не едят его, сыночек.

   -- А чего же?