Почти 15 лет - Микита Франко
В конце концов, его работа – лечить людей, а не учитывать чужие чувства. За учитывание чужих чувств для врачей существует статья.
Поэтому он сказал, как говорил всегда:
- Нет.
Как обычно, парень перешел на мольбу:
- Ну, пожалуйста…
- Нет, извините, - твердо повторил Лев. – Я не имею права.
Юноша отступил на шаг, уходя в сторону, и Лев заметил, как по веснушкам потекли дорожки слёз. Нужно просто уйти. Просто уйти. Не проникаться.
Но он уже проникся. Он уже увидел в умирающем парне – Славу, а в этом несчастном мальчике – себя, с одной лишь разницей: ему бы, Льву, не пришлось бегать за врачами, умоляя пустить в реанимацию. Его бы пустили. А этого мальчика не пустит никто.
И всё-таки он спросил то, о чём боялся узнать больше всего.
- Что случилось?
- До нас докопались, - всхлипнул юноша.
- Кто?
- Не знаю. Мы возвращались под утро из клуба, а они стояли там… Это недалеко от станции было, на Первомайке. Два человека.
- И у них было оружие?
- Да. Мы ж не знали… Они из-за ногтей полезли, у Валеры они ещё и светились, блин, в темноте. Лезли, в основном, к нему. А он не умеет промолчать, поэтому всё и завертелось…
Лев смотрел в сторону, не зная, что ответить. «Он не умеет промолчать» - узнаваемая характеристика.
Парень, насупившись, спросил:
- А вы че спрашиваете? Хирург уже спрашивал… Это для полиции?
Он соврал: «Да» и ушёл.
До конца дежурства оставалось ещё четыре часа, и этого времени хватило, чтобы история обросла деталями: каждый, кто заходил в ординаторскую, обязательно обсуждал несчастного Валеру. Лев поражался, что никого не ужасает огнестрельное ранение, полученное в уличной потасовке их, вроде как, большого и цивилизованного города – этот факт ужаса как раз не вызывал. А вот крашенные ногти в совокупности с ВИЧ-статусом и мальчиком, который упорно отказывается идти домой, пока Валера не стабилизируется, ужасал всех. Кого-то ужасал всерьёз, кого-то забавлял, у кого-то вызывал брезгливую жалость.
- Мда, бедный парень… - слышал Лев краем уха, пока заполнял историю болезни. – Ну, поделом, будет уроком. А зачем выпячивать? Я считаю: будь кем хочешь, но всему городу о твоем выборе знать необязательно.
- Да ну, что вы такое говорите: будь кем хочешь… А если они в таком возрасте все захотят «быть кем хотят»? Что из этого получится? Да будь это мой сын, я б в него сам, честное слово!
Лев, не выдержав, поднял голову и посмотрел, кто это сказал. Борис Глебович, кто б сомневался. Зато лучший хирург больницы.
- Так ладно бы это… Ещё и ВИЧ разносят.
Раненный парень Валера из Славы постепенно трансформировался в Ваню, а потом и в Мики, и стал в голове Льва олицетворением всех, кого он любит. Это мог бы быть Мики – их ни в чём не определившийся, смелый, чувствительный и ранимый сын, в вечных поисках себя. Это мог бы быть Ваня, вполне определившийся Ваня, про которого всё равно бы сказали: «Осторожней!», «ВИЧ разносит» и «Он случайно не этот?». Он увидел всех их в этой ситуации, прокрутил её в голове от и до, словно пережитую наяву, и ему стало дурно.
За полчаса до конца рабочего дня в коридоре раздался крик дежурной медсестры:
- Новиков, остановка сердца!
Валера.
Лев выбежал из ординаторской, за ним поспешили постовая медсестра и коллега, подошедшая к ночной смене. В палате противно пищала ровная линия кардиомонитора, а цвет лица Валеры приобретал зеленый оттенок.
Лев включил дефибриллятор и наложил электроды на тощую грудную клетку, дал команду: «Всем отойти», нажал «Разряд» и четко произнес:
- Обеспечить проходимость дыхательных путей ИВЛ. Обеспечить венозный доступ. Засеките время.
Пока Лев делал массаж сердца, вторая реаниматорка проводила интубацию, а Яна устанавливала катетер. Через две минуты они проверили ритм и пульс – не заводился. Лев снова потянулся к дефибриллятору: «Всем отойти» - «Разряд», и на его место встала коллега, продолжая массаж сердца.
После третьего безуспешного «разряда», Лев дал команду Яне:
- Один миллиграмм адреналина, триста миллиграмм амиодарона и шприц физраствора.
Девушка повторила команду слово в слово, хватая ампулы и шприцы: Лев заметил, как дрожали её руки, но действовала она быстро и четко.
Они пытались завести сердце на протяжении тридцати одной минуты, строго по протоколу, меняясь каждые две минуты с коллегой, но линия на кардиомониторе неизменно оставалась прямой. После пятнадцатого безуспешного «разряда» Лев был вынужден признать неизбежное.
- Время смерти пятнадцать пятьдесят восемь, - сообщил он, делая шаг от кровати.
За две минуты до конца рабочего дня.
Когда он выходил из палаты, где-то между пятнадцатью пятьюдесятью девятью и шестнадцатью ноль-ноль, случился худший момент в его карьере: парень с веснушками, подпирающий двери реанимации, обернулся и с надеждой поднял на него взгляд.
Почти 15 лет. Слава [46]
Это был очень плохой день.
Накануне он вернулся от Макса позже обычного, лёг спать в третьем часу ночи, а утром, в десять, проснулся от Ваниного хныканья. Сын пришел к нему в спальню, встал над кроватью и принялся ныть, что его любимая Нина (так и сказал: «моя любимая Нина») не отвечает ему на сообщения весь день.
Слава, потирая глаза, посмотрел на время и резонно подметил:
— День только начался.
— Уже закончился! – капризно выкрикнул Ваня. – Уже полночь, уже новый год, я поздравил с новым годом, а она даже не читает!
Солнце пробивалось через жалюзи и падало полосатым узором на одеяло, а у Вани была «уже полночь» и «уже новый год».
— Ты что, живёшь новосибирским временем?
— Я живу её временем! – насупился Ваня.
— Ясно.
Слава сел в постели и оглядел всхлипывающего сына. Хотелось сказать: «Ну а что я могу сделать? Не отвечает, значит, не хочет. Не мешай спать», но приходилось помнить о драматизме первой любви. Должно быть, у него и правда мир разваливается.
— Она, наверное, пока не может ответить, — предположил Слава. – Напишет позже.
— Она весь день «не может», — всхлипнул Ваня и расплакался ещё сильнее.
— Ну, не плачь… — мягко попросил Слава.
— А если бы тебе папа весь день не отвечал, ты бы не плакал? – справедливо спросил Ваня.
И Слава справедливо ответил:
— Я бы тоже плакал.
— Ну вот…
