Птичий отель - Джойс Мэйнард
Был во всем этом действе, организованном гринго, один трогательный момент, интрига: местные охотно посещали фестиваль, поскольку это не стоило им ни единой гарса. Наблюдая с тихим изумлением, как какой-нибудь американец ходит по деревне с завязанными глазами, поводя тросточкой (это чтобы достичь просветления), зная про шоколадные церемонии рыжего калифорнийца и экскурсии на вулкан от уроженца Нью-Гемпшира, они оставались снисходительны и благодушны.
Они долго терпели присутствие в деревне трех людей-ящериц, хоть и старались держаться от них подальше. Для них главным было одно – чтобы наша деятельность не представляла никакой угрозы для их женщин и детей. А поскольку все эти концерты, уроки йоги и игры на барабанах не несли в себе никакой опасности, они оставались доброжелательны, хотя, возможно, втайне посмеивались над нами. Опять же, не стоит забывать, что гринго неплохо вкладывались в экономику Эсперансы.
Так что толпа на фестивале собралась пестрая: высокие, загорелые американцы с европейцами и, особняком, несколько любопытствующих местных.
Итак, сейчас Катерина, лучшая в Эсперансе исполнительница протестных песен, выступала с собственной композицией о вреде химических удобрений. Из потрескивающих динамиков доносилось что-то про «химию в земле, слезы на глазах». Стайка местных женщин в ярких нарядах трахе одобрительно кивала.
Следом за Катериной на сцену вышла женщина, чью внешность можно было бы описать словами Вейда, однажды сказанными о Райе: «притомилася лошадка».
Звали ее Доон[190], приехала она сюда буквально на днях. На такую глянешь и пройдешь мимо, но, как рассказала мне Амалия, накануне эта женщина «порвала всех», выступая у открытого микрофона.
На лужайке сидели человек тридцать пять гринго, пуская по кругу косячок и перебирая кристаллы для продажи.
Нетвердой походкой, словно не понимая, как сюда попала, Доон подошла к микрофону.
Она была без гитары, эта женщина в старом зеленом платье, с длинными, ниже плеч, седыми волосами, с повисшими, как плети, руками. Яркие желтые кеды, наверняка из секонд-хенда. Очень худая. Взяв микрофон, она склонила голову набок, словно прислушиваясь к голосу, который никто другой не слышал и который, скорее всего, существовал только в ее собственной голове.
С этой женщиной явно было что-то не так, но стоило ей запеть, как она буквально преобразилась на глазах и смотрелась на сцене очень гармонично.
Я сразу же узнала эту песню, хоть и слышала ее в последний раз больше тридцати лет назад.
Только на этот раз ее пели не Джоан Баэс, не Боб Дилан или Пит Сигер. Нечто совсем непохожее на гимны, которые мы распевали хором на демонстрациях и сидячих протестах, когда Даниэль сажал меня маленькую на плечи, чтобы я могла получше все увидеть. Я знала много песен, но эта была особенной – не про политику. Этой тощей седой женщине было плевать на всю эту обкуренную праздную публику. Она просто любила петь, и голос у нее был волшебный.
Среди присутствующих на лужайке и даже, возможно, среди всех гринго приозерного края только я знала, что песня эта была написана в тридцатых годах группой Carter Family[191]. Давным-давно, сидя в палатке и перебирая струны автоарфы[192], ее пела для меня моя мама. И теперь эта женщина пела о том же самом – о расставании и обещании вернуться – обещании, которое так и не было выполнено.
Я уплываю далеко.
Прощай, любовь моя.
Когда обратно возвернусь —
Пока не знаю я.
Сумею все преодолеть
И встать на ровный киль,
Пускай придется мне проплыть
Хоть десять тысяч миль.
Сидя на траве и вдыхая запах воскуренных палочек шалфея и жареной курицы, я вспоминала, как вечерами где-нибудь в штате Нью-Йорк или Вермонт Диана разучивала со мной слова и аккорды этой баллады.
Пусть буря в океане,
Пусть небеса падут,
Но те, кто любит, клятвы
Своей не предадут.
Голос ее был все так же прекрасен. И через столько лет все так же узнаваем.
Закончив петь, она сошла со сцены. Я не стала подниматься сразу, следя глазами, как она возвращается на лужайку и садится на одеяло рядом с Катериной. Та протянула ей бутерброд. Судя по тому, как жадно ела Доон, жизнь ее было не очень-то сытой.
Между тем на сцене какой-то мужчина прочел небольшой доклад о необходимости стерилизации домашних животных. Затем его сменила женщина, пожелавшая рассказать о намечающемся фестивале Грибной академии и о том, как проходят занятия по аэройоге. Следующая выступающая расписывала все прелести заживления ран при помощи камбо, кожных выделений гигантской листовой лягушки из мексиканских джунглей: камбо можно прикладывать к ожогам, а также делать этим веществом уколы.
Наступила очередь Амалии. Сначала она рассказала о пользе натурального питания по сравнению с полуфабрикатами. Потом в пляс пустились овощи и фрукты. В других обстоятельствах я бы передвинулась ближе к сцене, но не могла даже пошевелиться.
Я видела, как седая исполнительница поднялась с одеяла; сделала она это не без усилий, словно ее мучил артрит. Или просто сказывался возраст. Исполнительница двинулась на выход, перекинув через плечо потрепанный рюкзак.
Я представления не имела, что скажу ей, но побежала следом. А вдруг я снова ее потеряю?
Она остановилась на дороге, чтобы закурить самокрутку. Какие худые руки, но до того родные.
– Вы ведь моя мать, верно? – спросила я.
Она повернулась ко мне. Когда она заговорила, ее глаза и дрожь в пальцах (так трепещут крыльями птички, залетевшие сквозь открытое кухонное окно в «Йороне» и потерявшие выход) выдавали абсолютный, пробирающий до костей ужас.
– Я так долго ждала этого дня, – сказала она.
88. Виниловые пластинки
– Теперь меня зовут Доон, – сказала она. – Но мое настоящее имя – Диана.
С Чарли, который позднее изготовит бомбу, она познакомилась во время остановки на платной дороге в сторону Нью-Йорка, на следующий день после расставания с Даниэлем. Она тогда заправляла старенький «Фольксваген»-жук (иногда это приходилось делать каждый божий день – может, потому тот парень на концерте Greatful Dead и сжалился над ней, предложив свою машину).
Чарли тоже заправлялся, и они разговорились. А потом он записал на руке Дианы адрес, где остановился со своими друзьями (дом в районе Ист-Сайда) – и пригласил в гости.
– И ребенка с собой тоже бери, – прибавил он, имея в виду меня.
Дом принадлежал родителям девушки по имени Крис. Отец ее заработал кучу денег на производстве, кажется, особого картона, который он же и изобрел.
