У смерти два лица - Кит Фрик
Но сейчас поздно, и мама сидит дома, смотрит какой-то сериал, а Кейли — здесь, рядом со мной, возле пожарного выхода. На улице холодно, но не слишком. Мама приготовила нам горячий шоколад — удивительно материнский поступок, — и даже странно потягивать из термоса сладкий молочный напиток вместо привычной водки с соком. Странно, но приятно.
Кейли вздыхает и откидывается головой на кирпичную стену.
— Я хотела, — говорит она после минутного молчания. — Я пыталась убедить тебя приехать домой, чтобы поговорить. Но ты вместо этого поперлась к копам.
— Знаю.
— Ты должна понять — ты ничего не помнила. Несколько месяцев ты не помнила совсем ничего. Мы — Иен, Майк и я — думали, что это и к лучшему. Чтобы ты просто забыла.
— Но потом началось. Я начала вспоминать.
— И у тебя в голове все перепуталось.
— Так просвети меня, Кей. Расскажи, что произошло в новогоднюю ночь.
Кейли делает долгий неторопливый глоток из термоса. Потом закрывает глаза и начинает говорить. Я тоже закрываю глаза, и передо мной проплывает та ночь, словно один из фильмов Кейдена на экране в Уиндермере.
* * *
Новогодняя ночь. Мы в квартире Старр, и у меня слипаются глаза. Я слишком сильно и слишком рано напилась. На мне нарядное платье, я лежу, свернувшись калачиком, на потертом синем диване. Кейли сидит передо мной на корточках и пытается запихнуть мои ноги в неуклюжие зимние ботинки. Я сама настояла на том, чтобы пойти в них, чтобы не угробить туфли в снегу, который сегодня замерзнет тонкой корочкой на тротуарах, прежде чем утром кто-нибудь пройдется по ним лопатами и солью.
— Давай, Анна! — говорит она с раздражением в голосе. — Пора гулять.
Я в ответ только мычу.
— Все собираются на пляж. Давай, подруга. У тебя откроется второе дыхание.
Она оставляет попытки натянуть на меня ботинки и садится рядом на диван, потом убирает с моего лица как обычно спутанные волосы и откидывает их за плечо.
— Вы идете?
Это голос Майка. Я моргаю раз, другой, пытаюсь посмотреть на него. Взгляд не фокусируется. Я вижу только размытые контуры рук и подбородка. Кейли начинает смеяться.
— Да, мы идем, — говорит она. — Давай, Анна, надо вставать!
Через пятнадцать минут мы уже на пляже на Кони-Айленде, толпимся на узкой полоске песка между мутной серой водой и скрипучими досками набережной. За нашими спинами, за дорожкой — луна-парк. Аттракционы закрыты и неподвижны. Стоит мороз. На часах где-то около десяти. Для танцев еще слишком рано, а сидеть дома и чего-то ждать уже поздно. Иен прикладывается к бутылке с дешевым виски, потом передает ее Кейли.
Холод не дает мне уснуть, но я еле держусь. Заставляю себя оглядеться. Мы сегодня здесь не одни. В нескольких метрах дальше по пляжу, достаточно далеко, чтобы в свете фонарей вдоль набережной они казались детьми, кучка парней использует старую детскую площадку на песке вместо спортзала, подтягиваясь на турниках и отжимаясь от металлического рельса, врытого в землю. Некоторые лавочки на набережной еще открыты, и люди, несмотря на мороз, лакомятся мороженым. Для купания сейчас не сезон, но пляж не закрыт, если не считать того участка, где мы разбили лагерь. Наша часть пляжа огорожена редкими красными флажками, которые бьются и хлопают на ветру, силясь отпугнуть людей от деревянного причала, костлявым пальцем выдававшегося в океан. Мы не должны быть здесь… Но кому какое дело? Глубокая тень укрывает нас в ночи от пристальных взглядов полицейских и пьянчуг.
— А я пойду искупаюсь! — заявляет Старр; в лунном свете белеют только ее руки и лицо.
Майк фыркает:
— Ты спятила!
— Гляди! — говорит Старр и направляется к причалу.
Но мы на нее не смотрим. У Майка звонит телефон, и он поднимает палец, прося секунду тишины, а потом направляется в сторону детской площадки. Кейли расправляет взятое с собой одеяло, накидывает его на плечи, и они с Иеном плюхаются на песок, обнимаясь и целуясь. Я оставляю их миловаться. На набережной, опершись на перила, стоит паренек из местных. Я его знаю — мы с ним раньше встречались. Его волосы то падают на глаза, то снова открывают лицо, напоминая мне, что он очень даже симпатичный. Кажется, как-то раз прошлой осенью я у него ночевала. Помню, он был очень даже мил. Я бреду по песку в сторону набережной.
— Я тебя знаю!
Он смотрит на меня сверху вниз. Вряд ли он помнит, как меня зовут. Но его имя тоже не осталось у меня в голове, так что мы на равных. Он приседает на корточки, и наши лица оказываются на одном уровне по разные стороны ограждения. Он протягивает мне половину косяка, и я принимаю. С минуту мы молча курим, передавая косяк друг другу. Я называю ему клуб, куда мы потом собираемся, и он вбивает его в свой телефон.
— Может, увидимся там, — говорит он, и я улыбаюсь в ответ, но чувствую напряжение.
— Где Старр? — долетает до меня голос Кейли сквозь разреженный ночной воздух.
Она одновременно и близко, и далеко. Со мной что-то не так. Мне кажется, будто я парю над океаном и в то же время закопана глубоко в песок. Я с трудом шевелю пальцами и не могу понять, до чего я дотрагиваюсь. На ощупь мягкое, но зернистое и немного влажное.
— Анна, проснись. Пора идти. Нужно еще найти Старр, — Кейли трясет меня за плечо, и ее голос бьет по ушам, словно она кричит в мегафон.
— Не так громко… — бормочу я.
Я с трудом продираю глаза и жду, пока они сфокусируются. Я лежу на одеяле Кейли, растянувшись на животе. На секунду оно кажется мне ковром-самолетом, на котором мы парим высоко в облаках.
Я пытаюсь сосредоточиться. В том косяке, похоже, было еще что-то кроме травки.
Я приподнимаюсь на локтях. Кейли рядом нет. Оглядываюсь и вижу, как она бежит по причалу.
— Старр! — кричит она. — Черт! Ребята!!!
Я с трудом сажусь, потом встаю на колени. Кто-то помогает мне подняться на ноги. Иен. Его глаза, кажется, вот-вот просверлят во мне дыру.
— Анна, ты как? Похоже, ты в кетаминовой дыре.
— Да?.. — бормочу я.
Кетамин. Наверное, вот что было добавлено в косяк у этого симпатяги.
С причала над песком разносится голос Кейли:
— Вот ее куртка! Ее платье! О боже!
Через минуту Майк уже рядом с ней.
— Успокойся на хрен,
