Райгород - Александр Гулько
– Нюмчик, люба моя! Извини, что отрываю. Просто хотел узнать, как у тебя дела, что слышно?
– Я на работе! – укоризненным шепотом отвечал внук. – Некогда, московский рейс готовим!
– Московский рейс – это не шутка! – уважительно соглашался Гройсман. – Еще раз извини… Я только один вопрос спросить! Можно?
– Только быстро…
– Хорошо, я быстро… Ты сейчас в мундире?
– Частично! – коротко рапортовал Нюма и обещал перезвонить, когда освободится.
Перезванивал Нюма в выходные. Услышав голос внука, Гройсман чуть не приплясывал от радости. Тут же жестом подзывал Риву. Она бросала хозяйственные дела, на ходу снимала фартук, поправляла волосы и с тревожно-заинтересованным лицом усаживалась рядом.
– Привет, деда! – начинал разговор Нюма. После чего задавал один и тот же вопрос: – Как дела?
– Данкен гот![76] – отвечал Гройсман. – Что у тебя?
– Все нормально.
– Как Мила?
– Нормально.
– Как на работе?
– Нормально…
Рива с тревогой смотрела на мужа. Гройсман ей кивал – мол, все у него хорошо.
– Пусть вечером зайдут… – шептала Рива.
– Заходите вечером, – говорил Гройсман в трубку. – Бабушка лейкех испечет.
– Сегодня? Не знаю… – отвечал Нюма. – У Милы спрошу. Перезвоню!
Гройсман осторожно клал трубку и со значительностью в голосе сообщал:
– Перезвонит…
Рива возвращалась к делам. Приготавливала яйца, муку и сахар для лейкех.
Гройсман не отходил далеко от телефона, ждал. Проходило десять минут, полчаса, час, два… Спустя три часа, не дождавшись, Лейб набрал сам.
– О! – сказал внук. – А я как раз хотел тебе звонить. Не получится, деда. Мы к Милиным родителям вечером идем. Извини. Бабушке привет! Созвонимся…
Гройсман разочарованно положил трубку. На Ривин вопросительный взгляд досадливо махнул рукой и прокомментировал:
– Нема с кем говорить…
Вечером, после чая с лейкех, Рива спросила мужа, как он себя чувствует. Лейб отвечал коротко, как всегда, когда разговор заходил на эту тему:
– Слава Богу! Как говорится, спасибо за так…
– Лишь бы все были здоровы… – соглашалась Рива. – Уже такой возраст, что больше ничего и не просим.
Глава 7. Ужасный год
Гройсман в свои восемьдесят пять лет действительно был еще вполне здоров, бодр и энергичен. Но он чувствовал, что его кипучая энергия становится никому не нужной. Деньги – еще да. А он сам – уже нет. И эти мысли повергали его в уныние. Беспокоила и другая проблема. Он чувствовал, что близкие от него что-то скрывают. Или не все рассказывают. Что было правдой. Гройсману не говорили, что у Паши все чаще побаливает сердце и он не уходит из дома без груды таблеток. Утаили, что у Семы после автомобильной авантюры сыновей открылась язва желудка, он провел трое суток в реанимации и едва остался жив.
Еще Гройсман чувствовал, как, погрузившись в собственные семьи, карьеры и развлечения, от него отдаляются внуки. Дедушка и бабушкой, за отсутствием практической в них надобности, как-то естественно, без ссор, обид и претензий, выпали из круга их жизненных интересов.
А тут еще, как горох из мешка, посыпались новые несчастья. Конечно, Рива немного хворает, он сам уже не тот, что прежде. Но чтоб такое…
Рая с Пашей ругались все чаще. Когда-то источником их ссор была Рая. И если раньше Паша терпел, сглаживал острые углы, то теперь от конфликтов уходить перестал. Более того, все чаще срывался на жену сам. Сказывалось напряжение на работе, обиды на домашних и прочие мелкие и крупные печали. Как всегда бывает в таких ситуациях, уже никто не помнил, кто что кому сказал и «кто первый начал», а потому котелок семейных обид тихо булькал, подогреваемый взаимным раздражением.
Понятно, что все это не добавляло Паше здоровья. У него по-прежнему болело сердце. И, несмотря на регулярное наблюдение врачей, все закончилось инфарктом. Причем случился он прямо на работе, в разгар рабочего дня.
Пашу привезли в клинику, поместили в кардиореанимацию. Вызвали жену.
Услышав, что инфаркт обширный, а прогноз неблагоприятный, Рая не на шутку перепугалась. Впервые в жизни почувствовала, что по-настоящему привязана к мужу и жутко боится его потерять. Более того, она даже испытывает к нему теплые чувства, может быть, что-то вроде любви. Еще она вынуждена признаться, что долгие годы была к нему несправедлива. И готова простить все нанесенные ей в последнее время обиды и даже измениться сама. И действовать она будет не когда-нибудь потом, а прямо сейчас!
На следующий же день Рая взяла отпуск за свой счет и развернула бурную деятельность. Чуть свет отправлялась на базар за парной курицей, овощами, фруктами. Вернувшись, варила бульон. Пока в сотейнике доходили телячьи паровые котлеты, она взбивала венчиком Пашино любимое картофельное пюре со сливками. Дважды в день, упаковав еду в банки, относила их в больницу. Но к мужу ее не пускали. И передачи не принимали. Говорили: реанимация, особый режим…
Рая в отчаянии металась по больничному коридору. Терзала вопросами медсестер и даже нянечек.
– Какой прогноз? – спрашивала она, заглядывая им в глаза.
– Это к доктору! – на бегу отвечали те.
Рая дожидалась врача. Хватая его за рукав, спрашивала о состоянии и просила дать прогноз.
– Полный покой и – наблюдать! – уходил от ответа лечащий врач.
– Что значит «наблюдать»?! – возмущалась Рая. – Надо действовать!
Мягко убирая Раину руку и отводя взгляд, врач говорил, что не нужно его отвлекать, они и так делают все возможное. После чего деловито скрывался за дверью ординаторской.
Не найдя покоя в больнице, Рая в отчаянии отправлялась к родителям.
– Что делать, папа?! Что делать?! – хватаясь за голову, выкрикивала она.
– Прекрати! – урезонивал ее Гройсман. – Привезем лучшего профессора, наймем сиделку, купим заграничные лекарства.
Гройсман сделал все, что обещал. Профессора привезли из Киева. Сиделку наняли. Лекарства передали из Израиля. Но – не помогло. Прямо в клинике у Паши случился второй инфаркт, и он умер. Тихо, ночью, не приходя в сознание.
Последнее обстоятельство Рая почему-то восприняла как личную обиду.
– Даже ни с кем не попрощался! – рыдая, говорила она.
На похороны пришло много людей. Судя по золотым зубам у многих из них, это были Пашины пациенты.
– Какой был человек… – говорили они.
– А какой специалист!
– И не говорите, золотые руки…
– Сколько ему было, пятьдесят пять? Шесть?
– Пятьдесят семь…
– Ай-ай-ай… Мог бы еще жить и жить…
Рая и дети шли за гробом. Нюма не поднимал глаз. Лина ежесекундно поправляла черную косынку и прикладывала платок к глазам. Какие-то люди, показывая на них пальцем, вполголоса говорили:
– Вон, дети его
