Швейная машинка - Натали Ферги
— Вы прямо как моя мама.
— Наверное, как чья угодно мама.
— Кстати, о вашей маме — уверена, она прекрасна. Как у вас дела?
— Да, забыл: я рассказал, что вы мне помогаете с университетом. Эти планы ее вполне устраивают.
— Я не это имела в виду, вы же понимаете.
— Да, конечно. С ней все хорошо. — Он корчит рожицу. — А вот насчет себя я пока не уверен.
— Понятно.
— Я вроде успокоился, но мне пришлось слишком многое переварить. Все, что я вроде бы знал о себе, внезапно изменилось.
Эллен тянется через стол и слегка сжимает его руку:
— Нужно просто немного времени — вот я все.
Фред кивает и откладывает в сторону нетронутую лепешку:
— Да, но я не шутил. Идите помойте руки.
Пока она возится у раковины, он вынимает из сумки пакет с блокнотами и выкладывает его на стол.
Эллен возвращается и протягивает ему руки: ладонями сначала вверх, потом вниз, как маленький ребенок.
Он внимательно их изучает, подыгрывая ей:
— Хорошо, подойдет.
Она тянется к пакету с блокнотами.
— Подождите минутку, я подготовлю почву. Сначала нужно вернуться немного назад — за несколько недель до того, как я выставил себя полным идиотом на той распродаже. Я потерял работу и подумывал продать бабулину старую швейную машинку, потому что нужны были деньги. В то время я был готов распродать вообще все содержимое квартиры, но машинка, как мне казалось, попросту не работала. Я провел расследование, и выяснилось, что этот пакет был спрятан в деревянном основании и мешал двигаться приводному валу — или как там называются эти длинные стержни.
— Так у вас и правда не было денег на машинку, которую продавала та женщина?
— Именно в тот день у меня оставалось меньше десяти фунтов, так что я говорил правду. Выходное пособие с последней работы долго не приходило, а я оказался слишком гордым, чтобы записаться на биржу труда. В общем, денег не было совсем. — Фред указывает на упаковку. — Примерно таким я его и нашел: та же веревочка, та же коричневая бумага.
— Как захватывающе!
Он начинает развязывать истрепавшуюся бечевку.
— Стыдно признаться, но я надеялся, что там будет пачка банкнот, однако вместо них я нашел вот это. С того времени прибавилась еще одна записная книжка — моя собственная. — Фред выкладывает записные книжки в длинный ряд. — Они восходят к тому времени, когда машинкой впервые воспользовалась Кэтлин, моя прабабушка. Насколько я могу судить, здесь зафиксирована полная история всего, что было сшито с ее помощью.
— Вот это да! Когда вы упомянули про записные книжки, я думала, что их будет две или три. И никак не предполагала, что их окажется столько.
Он берет кассовую книгу тридцатых годов и протягивает ей:
— Посмотрите.
— Вы уверены?
— Да-да. Это настоящие капсулы времени.
Эллен открывает книгу, и глаза у нее расширяются: на каждой странице она видит ряды стежков и лоскутки ткани.
— Фред, это поразительно!
— Я сказал примерно то же самое. Здесь сотни проектов, в каждой книжке — больше тридцати. Я изучил все. Тут есть пара свадебных платьев, пальто для жениха и многое другое. Насколько я понимаю, и Кэтлин, и бабуля зарабатывали шитьем на жизнь — или, по крайней мере, это был источник дополнительного заработка.
— Наверное, это было не такое уж редкое явление. — Эллен внимательно, не отрывая глаз, рассматривает записную книжку.
Фред берет в руки школьную тетрадку:
— Несколько раз упоминаются дедушкины садовые брюки: он явно был не из тех, кто выбрасывает вещи. Одна из последних записей, сделанная почерком бабули, — это плащ, который она изготовила, когда мне было пять. Он предназначался для Хэллоуина. С тех пор она почти не шила.
— А самое первое что было?
— Тряпки для пыли, прабабушка их сшила в тысяча девятьсот одиннадцатом году.
— Тряпки?! — смеется Эллен. — Серьезно?!
— Мне кажется, логично было начинать с чего-то простого.
— Можно посмотреть самую первую книжку?
— Конечно.
Фред передает ей книжку: в ней двадцать четыре страницы, грубо обрезанные и переплетенные.
Эллен открывает ее и медленно проводит кончиками пальцев по шву на первой странице:
— То есть эти стежки сделаны больше века назад.
— Да, иногда это меня вгоняет в дрожь. Как будто прикасаешься к истории.
— А это что?
Между последними страницами вставлен самодельный конверт. Бумага обветшала: его явно часто открывали.
— Посмотрите.
Эллен осторожно вынимает кусочек бумаги и разворачивает его. Это тонкая полоска, сложенная вчетверо по длине, как дюймовик столяра. Она читает:
Нам надо уезжать. Здесь нет работы для Дональда. Пожелайте нам удачи. Джин.
Эллен отбрасывает от себя записку, как будто та обожгла ее.
— Боже мой! Ох, боже мой! Это…
— Что такое? — Фред не понимает ее реакции. — Она была…
— …накручена на шпулю, — завершает она его фразу.
— Да, — хмурится он. — Откуда вы это узнали?
Она смотрит на бумагу.
Фред открывает конверт и расправляет его так, чтобы слова, написанные на его внутренней стороне, можно было прочесть.
— Смотрите, это почерк Кэтлин, он отличается от того, которым написана записка.
Он читает вслух:
Найдено на шпуле, сентябрь 1911 года.
И тут Фред видит, что она плачет, и он совершенно не понимает почему.
— Эллен? — говорит он как можно мягче. — Что случилось?
Она наконец-то находит слова:
— Эта записка.
— А что такое?
— Ее написала моя прабабушка. — Эллен вытирает слезы футболкой. — Надо купить платков, а то это уже входит в привычку.
— То есть… — Фред пытается понять смысл ее слов, но у него не получается.
— Это старая семейная легенда, одна из тех, которые передаются из поколения в поколение, но без особых доказательств. Эта полоска бумаги была вырезана из Библии. У моей тети до сих пор она сохранилась, и там части одной страницы не хватает. — Эллен тяжело вздыхает и осматривает мастерскую: инструменты, полуразобранные машинки, фотоаппаратуру. — Потому-то я этим и занимаюсь. — Она обводит рукой всю комнату.
— Не понимаю.
— Джин — та, что написала эту записку, — была моей прабабушкой. Она работала на фабрике «Зингер». А мой прадед Дональд тоже работал там, в литейном цеху. В тысяча девятьсот одиннадцатом году произошла массовая забастовка. Почти все прекратили работу и вышли из ворот фабрики. Их было более десяти тысяч. Сейчас такого и представить нельзя, но тогда… В то время в профсоюзах состояли немногие, и это вообще была одна из первых забастовок.
— Наверное, на «Зингере» не понимали, что происходит.
— Видимо, да. Они решили закрыть ворота и не пускать вообще никого.
— Реакция большого бизнеса?
— Как-то так. Через две недели, когда забастовка все еще
