Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова
– Я тем более, – согласился финансист, понимая, но не желая понимать сказанное.
Его личная судьба была подтверждением этих слов: борьба, часто бессознательная, соперничество между живущими рядом людьми, скрытыми врагами, заключившими невидимое перемирие, которое постоянно нарушается из-за стремления принизить другого, чтобы самому возвыситься и стать авторитетом. С какой целью? Что за тайный механизм портит нам жизнь, подумал он, и уже вслух, от отчаяния, произнёс странные для себя слова:
– Наверное, Создателем предусмотрен и другой путь, хотя бы для избранных.
Поэт покачал головой:
– Все мы, знаменитые и безвестные, богатые и бедные беззащитны перед судьбой. Ещё Соломон сказал: «Одна участь постигнет и мудреца и глупого». В конце концов, какая разница? Иной за короткую жизнь сделает больше, чем другой за сто лет. Вот я – уверен, что ничего лучше уже не напишу, да и то, что есть, в основном нравится мне самому. Так что не стоит стенать: ах, дайте мне время! Ну, дадут, а я пойду в кабак и напьюсь, чтобы почувствовать, что жизнь – удовольствие. А жизнь – это труд, который сделал из мартышки человека.
Они помолчали, размышляя каждый о своём.
– Давно здесь? – спросил новенький.
– Со вчерашнего дня.
– Как считаешь, нас обменяют?
– Сомневаюсь. Господство человека над человеком всегда обнаруживает власть зверя. Это не я сказал, это Бердяев.
К полудню в хату ввалились украинские боевики. Двое сели за стол и принялись есть консервы из железных банок, а один, здоровенный, как бык, со стилизованной свастикой на рукаве, окинув мрачным взглядом пленников, грязных, заросших тёмной щетиной, спросил:
– Тут что, одни евреи? Украинцы есть?
Кто то в дальнем углу пискнул:
– Онищенко я. И другой отозвался: – Квитко… Боевик погрозил пистолетом:
– С вас двойной спрос, что москалям продались. А русские есть? – И крикнул устрашающе: – Эй, придурки, кто из вас русский?
Иван с перепугу не сразу понял, о чём речь. Поэт, который соображал быстрее, откликнулся:
– Я русский.
Боевик, не целясь, выстрелил смельчаку прямо в лоб.
Блокнот
Оцепенев от ужаса, боковым зрением я различал точно по центру на белой коже чёрную кляксу с красным ободком, приоткрытый рот и застывшие глаза. Между тем стрелок присел на корточки и приступил к допросу пленных: номер части? фамилии офицеров? куда направлялись? где блиндажи, склады оружия, позиции танков? Колол ребят ножом в живот, отрезал пальцы, стрелял по коленям, упиваясь возможностью бесконтрольно распоряжаться чужими жизнями. Чувствовал себя богом. Или дьяволом. Скорее, был наркоманом.В моих ушах, заглушая крики и стоны, угодливо шумела клокочущая кровь. Как всегда задним числом озарила спасительная идея – сказать, что я китаец. Смешно. Не молчать! Однако тех, кто отвечал на вопросы, тоже били и резали. Надо соображать быстрее! Но в голову ничего не приходило.Бугай работал споро и вскоре оказался рядом, мы глянули друг другу в зрачки, и вдруг со мной произошло непонятное, словно внутри что-то с хрустом сломалось. Я вынырнул в незнакомом мире. Конечно, догадывался, что он существует, но не испытывал в нём потребности, оставаясь там, где было тихо и привычно, где можно скользить в пустоте, не тратя лишних усилий. Где обыкновенные мальчики и девочки жуют чипсы, кривляются, дёргают задом, плечами, изображая танец, шлёпают себя ладонями по интимным местам. Старая триада – свобода, равенство и братство – вызывает у них снисходительную улыбку. С нашего же либерального попустительства они заменили её на вседозволенность. Теперь умники спохватились – родину отнимают! Да никто ничего не отнимает – сами отдали. А я не отдам. Я наконец увидел этот яркий, обжигающий мир и человека, который в нём жил, а теперь мёртв.И вдруг рот мой открылся. Пытался ли я заговорить или плюнуть в лицо палачу, сам до сих пор не знаю. Однако молчал. А если просто не успел?Я давно уже не люблю себя и не жалею, но зачем наговаривать. Не храбрец, не герой, просто так чувствовал. Героем был поэт.
«Отче мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты», – так в Евангелии от Матфея, но Библию, кроме притчей Соломона, бухгалтер не читал.
– Молчишь? Станешь сговорчивее, если я укорочу твою елду? – доверительно спросил духовный сын Бандеры, рванув ширинку пленника. – Ну, не совсем, мы же не звери, оставлю несколько сантиметров, чтобы струю направлять.
И в мгновение отхватил ножом больше половины чужого достоинства. Несчастный успел почувствовать лишь ожог, боль переместилась в подглазье, вошла глубоко и захватила мозг. Палач мог ткнуть лезвием прямо в зрачок, но лишить зрения сразу – слишком просто, интереснее достать живое глазное яблоко, способное наблюдать собственную гибель.
Пленный кричал страшно и извивался всем телом, поэтому нож то входил, то выходил из раны, разрывая ближние ткани. Наконец, бандит ковырнул поглубже и, помогая себе грязными пальцами, вырвал око из глазницы. Сказано, Господь посылает испытания по силам. Нет у человека таких сил. Когда он понимает то, чего не должен был понимать, всё заканчивается. Сознание жертвы смилостивилось и погасло, не успев услышать, как пронзительно тонко разрезало воздух летящее впереди звука железо, раздался грохот, бугай невольно распластался на пленнике, прикрыв его собственным телом. Осколки вспахали ему спину, новые снаряды обрушили перекрытия. К вечеру квартал освободили наши, из-под развалин дома вытащили одно истерзанное и окровавленное, бессознательное, но живое тело, которое отправили в полевой госпиталь.
Ночью, после операций, сознание прояснилось, но жизнь висела на тоненькой соплюшке, готовой оборваться в любую минуту. Раненый взмолился, по лукавой привычке обращаясь в тяжёлую минуту к богу: «Господи, прости, помоги, Господи!» Помогли врачи. Ко второй ночи тело вспомнило свою прежнюю ипостась, осознало утраты и скорчилось от ужаса, однако температура начала спадать.
Он долго выздоравливал, возвращал утерянные смыслы и ощущения, терялся в догадках и просветлениях. Потом снова наступал мрак. Организм отказывался принимать случившееся. На какое-то время он перестал бояться смерти, и сразу жизнь поблекла, показалась неинтересной и необязательной. Дважды резал себе вены. Не задавался вопросом – за что, просто хотелось, чтобы эта тягомотина поскорее закончилась.
Его определили в ростовский госпиталь для ветеранов войн, в отделение неврозов. Врач в летах, опытный, серьёзно носил
