Повесть о днях моей жизни - Иван Егорович Вольнов
-- Мать,-- сказал ей Прохор,-- чужого человека я оконфузил бы до смерти, убей меня бог!.. Чего ты, зуда, зудишь? Чего тебе не сидится смирно?.. Мать, уйди от греха в чулан...
Губы у него затряслись. Старуха, наклонившись под шесток, начала заботливо сгребать золу в старое ведро.
-- Какой вострый,-- через значительный промежуток времени стала набирать она себе под нос: -- "Мать, поди в чулан"... На холод-то!.. Сидит-сидит, да и выдумат, чего не след... "Поди-ка в чулан..." Что ли, сейчас троица?..
Настины и наши доводы были основательными, возразить Галкину было нечего. Побарабанив пальцами по лавке, поглядев в промерзлое окно на улицу, ни с того ни с сего набросился на нас с Ильей Микитичем.
-- Почему вы, идолы, не прихватили с собой Платона Матвеича? У меня с ним должен быть сурьезный разговор по этому случаю. Почему он к нам не приехал?.. Деньги у человека брать руки не отвалились, а к себе позвать -- язык отвалился?..
-- Погоди-ка, парень, у нас адрец его есть,-- нашелся Илья Микитич.
-- Есть? -- обрадовался Прохор.-- Ну, и то хоть хорошо! Я ему нынче же напишу большое письмо, чтобы ехал в гости... Кстати, вас отругаю за ротозейство...
Илья Микитич обратился к шахтеру:
-- Про какую ты новость обмолвился, Петрушка?
Шахтер, осклабившись, ответил:
-- У нас тут пилатовская баба на днях черта родила... А-а, будь она трижды проклята, собака!
-- Чего ты городишь, пустомеля? -- рассердился Лопатин.
-- Ну, ей же богу! Весь в шерсти, как стерва, а голова человечья: уши, ноздри, голубые глаза...
Мы в недоумении переглядываемся, остальные ржут. У Рылова даже выступили слезы на глазах.
-- Слова его, робята, верны,-- поддержал Богач шахтера.-- Поп крестить не хочет чудину: "Ты, бат, видно, с лешим спуталась на старости, негодная блудница?.." Баба крестится на всех богов, что от мужа, а он: "Леший -- тебе муж, волчья отрава!.."
XII
На Парфена и Луку было получено письмо из города, на Федора Стратилата мы с Микитичем ездили туда, а три-четыре дня спустя по всему Осташкову читали листки.
В городе нас встретили очень приветливо, особенно стриженная по-солдатски барышня: не знает, на какое место посадить, надоела даже. Вместе с нею жили два человека: один из них, одетый в поддевку, продавал нам на вокзале лыки.
Когда мы рассказывали, с чего и как зародился в нашей деревне кружок, молодые люди ласково улыбались, барышня прыгала на стуле, громко хлопая в ладоши, Прохору велела передать поклон.
-- Интересно бы повидать его!..
Потом нас посадили вместе с собою обедать -- каждому в особой посуде, потом -- чай пить и все уговаривали:
-- А вы кушайте, пожалуйста... Не стесняйтесь!..
Зашла речь о подложных бумагах. Над ними посмеялись.
-- Вы кто же будете -- студенты? -- спросил я у барышни.
-- Это ты, Петрович, к делу,-- просиял Лопатин.-- Об этом надо узнать в первую голову!
-- Нет, я не студентка,-- ответила барышня,-- я уроки даю, а они вот,-- она указала на молодых людей,-- студенты.
Илья Микитич впился в нее глазами.
-- Это верно?
Барышня рассмеялась.
-- Почему же нет?
-- Нам надобно студентов,-- опустив глаза, сказал Лопатин.-- Петрович вот говорит, что в городах, только студенты до нас жалостливы, а остальные -- хоть бы пропали, и то не беда... Если, к слову, вы не студенты, мы искать обязаны. Говорите по совести, чтобы как перед богом...
Он покраснел, смутился.
-- Бог е знает... По лицу вы -- хорошие, а, между прочим, в чужую душу не залезешь...
-- Честное слово, студенты! -- воскликнула барышня.
-- Студенты, студенты! Товарищ говорит правду,-- подошел к нему один из молодых людей, тот, что нас встретил.-- Эх, вы, Фома неверующий!.. Хотите спросить у хозяйки?
-- Что вы! Бож-же сохрани!.. Ни за какие тыщи!..-- испугался Лопатин.-- Я вам верю!.. Я -- чтоб крепче было!.. Простите меня.
Когда дело уладилось, я спросил:
-- Расскажите, пожалуйста, что за фальшивые бумаги ходят по народу?
-- Таких бумаг нет,-- сказал мне второй парень, постарше. Он все время молчал, приглядываясь к нам через очки. -- Это выдумка.
-- Чья?
-- Н-не знаю... Может быть, сами же мужики выдумали.
Поднявшись с постели, на которой он сидел, парень вышел из комнаты.
-- Сурьезный,-- подмигнул Лопатин.
-- Да, фальшивых бумаг нет,-- подхватила барышня,-- есть дурные газеты...
-- Газеты нам ни к чему... Газет мы можем у мальчишек накупить... Нам надобны бумаги...
Очкастый -- Дмитрий, войдя в комнату, подал нам два продолговатых листика, говоря:
-- Вот прочитайте: сами увидите...
Усевшись в углу в другой комнате, мы просмотрели с Ильей Микитичем данные бумаги. С первых же строк у нас захватило дух от смелых слов. Каждому хотелось первому прочесть листки, мы вырывали их друг у друга; Лопатин разгорелся, ноздри у него раздувались, как у лошади, стал заикаться, трясти козлиной бородой...
Выйдя к студентам, мы сказали:
-- Фитки -- настоящие... Спасибо, дай вам, господи, здоровья!..
Илья Микитич обхватил барышню за голову, целуя ее в стриженую макушку, лезет целоваться к студентам. Те целуются, не брезгуют.
-- Давайте таких бумаг много! -- заявил Лопатин.-- На всю губернию!..
-- Есть еще лучше,-- ответила барышня.-- Вам, товарищ, понравились? -- обратилась она ко мне.
-- Да,-- смущенно сказал я.
Награждая нас листками, она предупредила, что, если мы попадемся с ними полиции, нас посадят в тюрьму, будут судить, хлопот не оберешься. О тройном расстреле, про который говорил нам Осип, умолчала.
-- Не боитесь?
-- Боимся, барышня, как не боимся! Один черт тюрьме рад... Что же делать?.. Будем действовать насколько осторожно...
Парни научили прятать листки под рубашкой -- на голом теле.
-- Если будет надобность, снова приезжайте.
Илья Микитич, усмехаясь, говорил им:
-- Теперь будем вас сильно тревожить. Рады не рады, а не открутитесь. Будьте здоровехоньки, соколики!..
-- Что-о? -- опять тревожно встретил Галкин. -- И нынче один адрец привезли?
Микитич перебил:
-- Пошто человека вводишь
