Повесть о днях моей жизни - Иван Егорович Вольнов

   -- Почему вы засмеялись, когда я вас назвал товарищем?

   Илья Микитич неловко завозился на своей сибирке, стал отнекиваться.

   -- Нет, в самом деле почему? -- напирал Платон.

   Тогда Лопатин сказал:

   -- Чудным мне это показалось: видимся в первый раз, а вы на меня -- товарищ!.. Какой же, думаю, я товарищ?..

   Незнакомец засмеялся.

   -- Первейшие товарищи! -- воскликнул он.-- Оба голодны, спим на полу, в грязи, обоих могут выгнать отсюда, а почнем артачиться -- накладут в загривок. Чем не товарищи?

   -- Это верно, браток,-- привскочил Илья Микитич.-- Слова твои, если хочешь знать правду,-- золото!.. Житья нам нет путного!..

   Чем дальше говорил наш новый собеседник, тем увлекательнее. Пропало к нему недоверие. Пошептавшись, мы сказали:

   -- Обожди-ка, слушай: ложись к нам в середку и рассказывай, будет сподручнее. Не ровен час, какая-нибудь собака подслушает...

   -- Не из одной ли он компании с Николаем Иванычем, поласковее будь,-- предупредил я Лопатина.

   Слесарь перелег к нам в середину и стал говорить о жизни на заводах, но мы перебили:

   -- Это мы, друг, знаем: сами хватили горячего до слез!.. Расскажи, что делать?..

   И мы передали ему свои похождения. -- Так, ребята, нельзя! -- со смехом воскликнул рабочий.-- Вы могли весь коленкор испортить... В ночлежки! Зачем вас идол понесет в ночлежки?.. К адвокатам на какой-то рожон шлялись!..

   -- Как же, Платонушка, быть-то?

   -- А вот надо сообразить: дело не шуточное... Взяли список товарищей-то от адвоката? Нет?.. Ведь вас же слопают! Надо секретно!.. Эх вы, гуси-лебеди!.. Надо обмозговать...

   Утром он свел нас в трактир, напоил чаем и посоветовал ехать домой.

   -- Недели, через две получите письмо: приезжайте, дескать, лыки покупать. На вокзале вас встретит человек в поддевке, спросит: "Вы откуда?" Скажите: "Осташковские, знакомые Платона". Будьте с синими платками под шеей. Дальше все само собою оборудуется.

   Достав кошелек, слесарь подал три рубля денег на дорогу.

   -- Как же так? -- растерялся Илья Микитич.-- Небось последние?

   -- Последние не отдал бы,-- сказал он.

   Илья Микитич повертел в руках кредитку, поглядел на меня: как ты, дескать, Иван, думаешь? Сложив ее вчетверо, осторожно положил на стол.

   -- Оторопь берет, Платонушка! Может быть, ты жулик?

   Рабочий нахмурился, искоса поглядел на Лопатина.

   -- Не глупи,-- просто сказал он.-- Язык крепче держите за зубами, занимайтесь делом, деньги -- чепуха!

   Шагая рядом с вагоном, Платон Матвеич уже ласково улыбался нам.

   -- Счастливой дороги!

XI

   Галкин встретил нас сурово.

   -- Вы чего-то, робятушки, долго прохлаждались -- али неудача?

   -- Не совсем,-- сказал Илья Никитич, подмаргивая мне.-- Собери товарищев: доклад скажем.

   Когда мы сообщили о всех злоключениях и подошли к истории с Платоном Матвеичем, шахтер не вытерпел:

   -- У нас тут без вас тоже случай вышел...

   -- А ты слушай похождения! -- закричали на него.-- Об этом после!

   -- Боюсь, кабы не забыть.

   -- Да не тебе, что ли, говорят? Вот балда! Успеешь!

   -- Колоухий, ты мне тогда напомни!

   -- Петра-а...

   Рассказ о петербургских январских событиях, переданный со слов рабочего, произвел на слушателей потрясающее впечатление. Галкин, мать и Настя плакали, а остальные сидели убитыми.

   -- Бросьте, милые, булгатиться,-- запричитала старуха,-- кабы и вам эдак не всыпали...

   -- Типун ти на язык! -- цыкнул Прохор. Возбужденный, с красными глазами, он крикнул нам: -- Надо сейчас же чего-нибудь с урядником сделать. Так нельзя оставить.

   -- Делать с ним ничего не надо,-- сказал Колоухий,-- толку от урядниковой смерти, как от клопа смеху... Окромя всего прочего, он нам никакого зла не принес...

   -- Понимаешь ты, чертово отродье! -- налетел на него Петя.

   -- Да уймись же, Петра, что ты всем глаза царапаешь! -- схватил его за руку Богач.-- Остынь...

   Дольше всех возились с маньчжурцем: он лотошил, горячился, сыпал, как горохом, бранными словами, но и его кое-как успокоили.

   -- Душа у меня не терпит... в ее все равно отравы влили...

   Неожиданно всех удивила Настя.

   -- Храбрец,-- обратилась она к брату,-- вы теперь и так на примете: Ваня, ты и этот вот -- разновер-то.-- Она указала на Лопатина.

   -- Ну, и что ж из этого?

   -- А то, что случись какая беда, на вас первых ткнут пальцем. Кто же дальше будет стараться?

   -- Свои же и продадут. Это она правильно!

   Вся пунцовая от смущения, от непривычки говорить равным голосом с мужчинами, от волновавших ее мыслей, девушка глядела своими добрыми серыми глазами в лицо Прохора, склонив русую голову набок.

   -- Кто-нибудь найдется! -- буркнул маньчжурец,-- Свет не без добрых людей...

   -- А ты мне укажи! -- настаивала Настя.

   -- Штундист может! Можешь, Паша?

   -- Не знаю... Если больше никого не найдется, могу,-- выдергивая из полы шерсть, низко склонившись к лавке, отозвался тот.

   -- И народ собирать, и слова им говорить, и бумаги искать в городе...

   -- Нет, я вон -- про что Прохор...-- тихонько вымолвил он.-- Урядника если.

   -- Ему про Фому, а он про малиновый куст! -- досадливо махнула девушка рукой. -- Ты, шахтер, можешь?

   -- Я? Я все могу! -- ответил Петя.

   -- Ой ли?..

   -- Все... У меня сердце от безделья лопается, а вы -- тары-бары, четыре пары... Слов хоть отбавляй, а дела ни на собачью слезу... Попов насобирали... в библии глядят...

   -- Кто же еще есть? -- спрашивала Настя брата.-- Рылов -- молодое бя, сам не согласится в чужой пехтерь лезти, дядя Александр Богач -- малограмотен, у Колоухова -- семейство, мое, бабье дело -- тоже сторона... Кто еще?

   -- Ну, ну, вали!..-- пристально вглядываясь, будто в первый раз различая ее настоящее лицо, одобрительно шептали мужики.

   -- Вот вам и ну! Сами знаете, что надо, мне вас не учить...

   Словно опомнившись, или проснувшись от сладкого сна, или испугавшись своей смелости, Настя еще больше зарделась и оборвала речь.

   -- Хоть бы ты не лезла, мокрохвостая! -- опять заскулила