Молот Тора - Юрий Павлович Вяземский
Не забыли также Ньерда, Улля и Тюра.
Когда жертвовали Тюру, воины просили этого бога, чтобы он послал им удачу или выбрал их для путешествия в Вальгаллу. Дружинники Хельги обнажили мечи и сначала исполнили с ними Танец Победы. Потом встали в две шеренги, скрестили мечи остриями вверх, и Буи Тетерев, лучший из них прыгун, через эти мечи прыгал. Затем встали в круг, соединили мечи остриями вниз и в центр сверкающих лезвий попросила встать Хельги. А после подхватили своего предводителя и с криками понесли на корабль.
Эйнар и его люди уже успели взойти на Большого Волка.
Ингвар смотрел на небо и чего-то ожидал. Когда в небе появились два ворона и принялись громко каркать, кружа над жертвенником, Ингвар объявил:
– Всемогущий Ас принял нашу жертву и будет помогать нам в походе. Теперь мы все это видим.
С такими словами Ингвар поднялся на борт своего Сокола.
Каким богам жертвовали весские лучники и взвадские рыбаки, в саге не говорится.
12
Выступивших от Ильмень-озера волхов и ильменей предводил Адульф Франк.
Ополченцам было велено передвигаться скрытно и по возможности лесом.
Оружие, походную одежду и другое добро они погрузили на лошадей, которых взяли у ильменей. Но ближе к концу пути от лошадей пришлось отказаться, потому что они громко ржали.
Ловись рыбка
Остроносый каменистый островок чуть дальше вверх по течению реки расширился, и на нем появились густые заросли камышей.
Трулль остановился и стал забрасывать к камышам спиннинг.
Митя разглядывал реку и островок на ее середине.
Через какое-то время он удивленно воскликнул:
– Смотрите! И ветра нет, и течение сильное! А она плывет против течения.
– Кто плывет? – равнодушным тоном спросил Саша.
– Вон – коряга… И очень быстро плывет.
– Не вижу никакой коряги, – тем же тоном ответил Александр и даже не посмотрел в ту сторону, куда указывал Дмитрий Аркадьевич. Будто ему больше не хотелось говорить и он целиком сосредоточился на рыбалке.
Он уже сделал с десяток бесплодных забросов, когда Сокольцев его спросил:
– Вы ведь не из интерната пришли в телевидение?
– В телевидение? – переспросил Саша, усмехнулся и ответил: – В телевидение я пришел именно из интерната. Но через одиннадцать лет. Так скажем.
И продолжал сосредоточенно забрасывать и проводить. А Митя время от времени задавал ему вопросы, как правило, во время проводок. Трулль отвечал на них, сначала отрывисто и будто неохотно, а потом все охотнее и пространнее.
Вот вкратце то, что удалось выведать Дмитрию Аркадьевичу:
Саша Трусов закончил обучение в интернате в тот год, когда последние советские войска покинули независимую Эстонию. Летное поле и казарменная зона были переданы эстонским силам обороны, а жилая зона – городу Тапа. Сослуживцы отца – те, которые регулярно навещали сироту и, как могли, его опекали, – предложили: «Если не хочешь стать эстонцем, лети вместе с нами – мы тебе и взлет, и посадку обеспечим».
Саша это предложение принял. «Посадку» он совершил на одном из аэродромов, который обслуживал семьдесят шестую гвардейскую воздушно-десантную дивизию, в народе называемую «Псковской»; папин ближайший друг получил туда назначение и устроил сына погибшего соратника в гражданскую обслугу, чтобы был на глазах. Название аэродрома Трулль не сообщил.
Тут надо отметить, что, услышав про Псковскую дивизию, Митя удивленно и радостно воскликнул:
– Надо же! Псков! Кто бы мог подумать?!
Трулль, однако, на это странное восклицание никак не отреагировал. Может быть, потому, что в этот момент подцепил какую-то рыбку, похожую на маленького судачка; но она сошла с крючка возле самого берега.
Когда Саше Трусову исполнилось восемнадцать, он был призван в армию. Служил, однако, не в Псковской, а в Ивановской девяносто восьмой воздушно-десантной, тоже гвардейской. Его часть, уточнил Трулль, находилась на границе Ярославской и Костромской областей. Служилось ему хорошо. С его детдомовским опытом, спортивными, как сейчас говорят, компетенциями и быстротой реакции он сразу же нашел правильный язык с другими призывниками. Что же касается офицерского состава, то этот состав каким-то образом прознал про Сашино исключительное умение ловить рыбу. В результате рядовой Трусов скоро получил прозвище «старшина для рыбалки» – то есть скоро был произведен в старшины и чуть ли не главной его служебной задачей стало устраивать интересные и уловистые рыбалки для старших офицеров, с особой боевой ответственностью – для приезжих армейских и гражданских начальников. Благо до великой русской реки было несколько километров, и в ней, Верхней Волге, «еще не совсем угробили нормальную рыбу».
Работа на аэродроме и служба в армии, как считал Саша, уберегли его от опасностей, которые поджидали «за забором» его товарищей по детдому. Те в большинстве своем не были подготовлены к самостоятельной взрослой жизни. Многие попали в исправительные учреждения (среди них – Рейно Сарви по прозвищу Носорог) или стали жертвами вредных зависимостей (как Юра Непринцев, Принц, который из театрального института угодил в клинику для наркоманов). Двое выпускников покончили жизнь самоубийством. Скрипача по прозвищу Чувак усыновили какие-то проходимцы, лишившие его и накопленных денег, и квартиры, в которой он был прописан.
Отцовские сослуживцы и в армии не теряли из виду «сына эскадрильи», гвардии старшину Александра Трусова, и по окончании службы предложили ему поступить в прославленное Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. Ему были выданы образцовые рекомендации и ходатайство о предоставлении общежития на время вступительных экзаменов.
В Рязань Саша отправился через Кострому. Там в ожидании поезда на берегу Волги за Макарьевым монастырем разжег небольшой костерок и в «тихом, солнечном, ласковом одиночестве» (его слова) любовался великой рекой. И тут ему вдруг подумалось: «Ну, поступлю я в училище. Но в Рязани нет Волги. И где я там, спрашивается, смогу разжечь костерок?»
Разжигать при любых погодных условиях рыбачий костер и поддерживать в нем огонь Сашу в раннем детстве обучил отец, и он, Саша, очень любил это, как он выразился, «священнодействие». Он еще сильнее к нему пристрастился, когда вычитал, что своего рода огнепоклонником был его любимый Максим Горький; возле костра душа замечательного писателя якобы обретала «великий покой».
В Рязань демобилизованный Трусов, стало быть, не поехал. Два или три года (Трулль разные сроки назвал) странствовал по Волге, медленно перебираясь из одного города в другой. Всегда вниз по течению: Кострома – Нижний – Казань – Ульяновск – Саратов – Волгоград. Работал то грузчиком – в порту или в овощном магазине; то матросом
