Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
Дима Тюленев в модной и одновременно скромной чёрной тишотке с белой окантовкой рукавов, рок-геройской, двигается он сам немного в духе мухи-цокотухи, из стороны в сторону, топая, кажется, не двумя, а множеством ног в светлоголубых узких джинсах. и глаза его весьма широко расставлены, и при этом глядят ещё раскосо, что-то нездешнее так и рвётся вместе с вокалом из-под короткого острого носа. глаза с роковой одержимостью. и мы глядим с завистью, с почитанием снизу вверх на репетирующих на нашем аппарате – ну, нашем частично… большая часть – «Безумного Пьеро». а «Цокотуха» выбивает из нашего подвала такую громкость, какую нам не удавалось, никому. мелкий паркет на полу рассыпается под напором молотобойца Виктора. вот такого бы «Отходу» зверского ударника! но каждый имеет только своё…
если у Эдди Веддера убавить мускулинность и вообще все низкие частоты, и оставить фирменное тремоло – получится вокал Димы Тюленева, вот только он поёт сейчас на русском, и, вероятно, вообще не знает об открытом нами с Мотей его сходстве с американским Эдичкой. я продолжаю рассматривать, в чём же технический секрет такого ясного и качественного звучания, которого мы не добились в этих же звукоизолированных стенах ни разу? у шАры и Тюленева – процессоры, это круто, это не у всех пока… процессоры Zoom 505, в гитарном и спрятан такой гранжовый – и лёгкий, и густой одновременно, рЕверно дрожащий как-то союзно с вокалом Димы, саунд. и бас вкусно пилит с фиксированным щелчком медиатора – каждая нота слышна, это тоже подача процессора. вот парни остановились, отыграв всё то, что будет на концерте – жарковато стало в подвале, надо выйти покурить, а мы всё ещё глядим на них словно из-под сцены, первые ряды. невысокий, мультяшный такой шАра, высокий и тощий, своей фамилии не соответствующий Тюленев, плечистый и хмурый Вик в чёрных джинсах и белой тишотке, зачем-то накидывает на себя длинное кожаное пальто, в такую жару… тут я вступаю в права не то чтобы хозяина, но ответственного за помещение, веду их покурить куда.
и всё равно мы шагаем шлейфом. много и обо всём говорим, будто ощупываем этих простых на вид парней, столько гранжовых гармоний перебравших своими пальцами только что. наконец-то публика девичья у крыльца, за углом, где окно подвала, увидит звёзд – впрочем, они уже отвлеклись, их понесли дальше в их семейное будущее разговорчики и сигаретки. и всё же из института мы выходим показательно как-то, глядя на Тюленева снизу вверх. а он своими широко посаженными и с огромными зрачками глазами карими смотрит на всех и ни на кого, не переставая улыбаться, только теперь не в микрофон – острой улыбкой, иронией губ.
мы слышим «Цокотуху», видим её уже на «Максидроме» каком-нибудь, мы приподнимаем нашим восхищением группу, благо что легко поднять, их всего трое. самый важный – по праву тяжёлого физического труда, – Вик. он дорисовывает образ рок-героев рассказами, как недавно мазались по вене где-то в Подмосковье, он оттуда родом. получать истинный кайф от попадания в долю и идеального сращения ритм-секции может только познавший героин в себе… шАра тоже немосквич и тоже мазался – «чисто физиологический» это кайф, говорит. кайф заставляет продавать видеотехнику, из дома тащить всё, только чтобы вновь… вот они все такие – рискованней, раскованней резвее и талантливее нас, здешних, ленивых лгунов из песен «Секс Пистолз». что ещё Мотя делает лучше, чем играет на своей установке, – это курит дорогие сигареты «Кэптан Блэк», угощает звёзд щедро. тут он сама уверенность – впрочем, на фоне крепыша Вика костлявый Мотя теряется, разве что голос его претендует на некий статус «местного». однако звукоизолированный, обклеенный дырявой такой, шершавой плиткой подвал, где раньше репетировал детский духовой оркестр Интерната Минфина, слышал лишь одну настоящую, полнозвучную, достойную альбомной записи, репетицию – только что. так дом этот, школьное здание 1936 года постройки, и снесут вскоре – с одним ярким впечатлением в стенах, впечатанным Виковой бочкой ритмом…
Тюленев сделан для сегодняшней рок-сцены, он вполне соответствует и внешнему и звуковому ряду, всё ещё клокочущему на эмтиви, роково-гранжевое вторжение там продолжается. тексты, звук – всё свЕжей, читаемой и чтимой сегодня заточки. хочется, очень хочется приподнять эту группу выше себя. увидеть их кассеты и диски в магазинах «Союза» с его же лейблом. это достижимое, предчувствуемое будущее. и попутно хочется мне как басисту – вдруг заменить со своим «Вошборном» Шару, на шару, мало ли… уж я-то приблизил бы «Цокотуху» к «Джему». впрочем, и личные амбиции высоки – мы же скоро сыграем вместе, и мы ещё фанк покажем, какой умеем (хотя, у «Цокотухи» он вплетён без слэпа, но органично, уже в аккорды). но как легко они после перекура стали перекраивать песню про девочку! оп, и Тюленев кивком высокой чёлки выбрасывает надоедающую репризу. потом меняют басовую партию за её прямолинейную металльность, понимают друг друга на лету, даже не останавливаясь, внутри песни, повторяя изменённый такт… вот теперь они репетируют, то есть пробуют – доделывают новые песни, не из сэта. а мы рады и это послушать. и мы взяли пивка, Мотя сбегал и взял с запасом на всех, надеясь угостить звёзд – тут рядом, у метро, красное и зелёное «Клинское». нам, слушателям, можно. а вот играющим в такую жару – нет, размякнут, это уж потом, чтобы тут не изойти пОтом…
что есть у Тюленева, это какое-то дословесное ощущение мелодии. слова появляются потом и не несут главного смысла. так устроен весь русский рок, на самом деле, чего не признает большинство его «китов». но он вторичен по определению. и Тюленев не скрывает этого живущего внутри аккордов и рифов праязыка, тролящего англокваканья. он как бы его переводит в меру понимания, всего лишь. вот девочка, вот трамвай, всё просто и при этом адекватно мелодической розе ветров. странное сочетание конкурентных и восхищённых чувств не мешает нам следить из хмельного партера, с
