Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
«Цокотуха» – абсолютный хэдлайнер, в уже прогретом и прокуренном зале она выходит на сцену голая по пояс вся. тощий, сутуловатый, но этим почему-то привлекательный в страстном нависании над своей маленькой гитарой Тюленев – зажигает трением-дрожанием своего вокала огни всех глаз, на него глядящих. они играют быстрее, чем репетировали, и зал теперь пляшет весь, как не плясал до этого. разве что какие-то незапланированные панки пытались слэмиться разок-другой под Псоя, но вскоре предпочли пиво. Шара держит тылы, его бас не даёт развалиться сложным гранжевым постройкам аккордов и того, что Дима Тюленев играет вместо соло, зажимая баре по три струны и как-то по-своему хитро всползая по короткому грифу… Николаев срывает нас в пляс и в поголовное пого, мы хороводом протанцовываем и «Девочку» и «Трамвай» и ещё что-то, и только тут видим, как неистово и потно тоже скачет под «Цокотуху» Коля Винник, оказавшийся тут то ли из-за присутствия Кулика, то ли ещё по какой своей филологической линии…
в зале сложно двигаться и видеть Тюленева устойчиво, из-за паров жары видимость убавилась – видны под разными углами в жёлтом пьяном свете только абстрактно голые джинсовые мужики. напирающий на зал своими фрикциями от бедра в бочку Вик, шарящий по грифу своего длинного «Вошборна» невысокий Шара, и Дима с негаснущими ироничными и безумными большими глазами, глядящими из под высокой каштановой чёлки «стерео». то есть как бы по-разному давая гитарную партию левой и правой части зала. сейчас стоят, танцуют и слушают человек пятьдесят – всё что может вместить концертная часть зала. остальные слушают придвинув столы сюда. в глазах счастье и удивление – звук прожигает даже влажное, потное мясо слэмящихся. слов не разобрать, да и не надо – сверлящая ирония голоса Димы и так красноречива. в ней какая-то лёгкость вбегания из далёкой электрички в будни, в этот рабочий, густо заселённый заводами и домами тридцатых годов район. и «Цокотуха» смеётся над пролетарской долей, щекотится, но сквозь такие задумчивые и джазоватые гармонии, что заставляет воспринимать её смех серьёзно. мы поколение обретённого секса, мы поём о счастье жить сегодня, пусть и на руинах индустрии, нам важно, куда включиться гитарными джеками и внедриться «джеками» побольше…
в восторге и подпрыгивании всеобщем вздымает свой царственный бюст навстречу Тюленеву, пожирая его глазами, запорожская дива! перебрасываемся с ней фразами, она выражает буквально счастье и не скупится на похвалы в Димин адрес. менее знакомые с лидером цокотухинским девочки уже без затей смотрят пониже нижней выемки гитары Тюленева, расстёгивая мысленно пуговичную ширинку рок-героя. поколение, лишь недавно полюбившее мёртвую «Нирвану» и увлекшееся гранжем получило своё, по месту жительства – и при этом весёлое! да, сейночью Дима будет востребован лучшей половиной столичного населения – а для восходящих рок-героев только такая постановка задачи и срабатывает. петь, чтобы любить, чтобы зажигать свой образ во всё новых влюблённых глазах и самом зажигаться от них…
1999
в вагоне, в купе – вот где мы встретились, два Димы, снова, через год, в девяносто девятом весной. Николай Васильевич Винник организовал выезд «Цокотухи» на фестиваль «Апокалипсис почнеться звидси» в Харьков, дорогу московской делегации, куда включён и я в нескольких ипостасях – оплачивает фонд Сороса. Курский почему-то, а не Киевский вокзал, но вместо Вика, то ли с наркотиками, то ли с работой не развязавшегося – едет третьим некий Феня. парень из детдома, но с грув-боксом. что это такое, никто не знает, но должно заменить ударную установку. неуменьшающиеся зрачки вечно укуренного и поэтому с прилипшей улыбкой Тюленева – глядят на меня подначивающее. мол, не пропадём, Димон, выступим.
поезд едет не спеша, мы пьём дежурное пиво за счёт Винника-Сороса, детдомовский диджей Феня перекрывает своим фольклором все прочие реплики, успевая рассказать и про жену, и про студию, и про дискотеки, где его и выкопал Тюленев. Феня пьянеет вовне, в речи, Тюленев пьянеет в себя, и только его увеличивающиеся зрачки сообщают о том, что он способен всё на бОльшее. спрашиваю, кто же будет на гитаре – я видел лишь один кофр. оказывается, на гитаре будет играть в этот раз Шара. и тут, отглотнув пивка из бутылки, он мне разъясняет постигшие группу концептуальные перемены:
– Понимаешь, Димон, ну… рок мёртв.
– Это когда ж на вас свалилось это открытие?
– А не важно, когда. Просто мёртв и всё.
– Ну, эдак с семьдесят первого года можно считать его мёртвым-то…
– А для нас сейчас.
гляжу с непониманием сперва на хмурого по-пивному Шару и на конопляно-весёлого Тюленева у окна пробегающего Подмосковья. он всю эту теорию пропускает мимо ушей, в нём ещё клокочут неспетые песни, потому и горят ненасытной ночью наркоманские глаза. тёзка почему-то проникся с первой встречи ко мне уважением и столь неожиданным для восторженно нами принятого – почитанием, как возможного поставщика текстов. мол, сам-то я пишу как придётся, а ты вот приноси посерьёзнее (в конце концов я написал ему песню, но так и не донёс, придётся самому спеть на автотрибьюте «Отхода»)… Шара, однако, как неотлучный Санчо Панса Димы Тюленева продолжает складывать камни в мои ладони:
– Диман, то что ты зовёшь гранжем и что мы играли год назад – уже не катит никак. Потому что это всё равно рок, а он мёртв, это надо понять один раз и начать играть уже другое.
– Что же такое другое?
– С грув-боксом попробовать… Кароче, творчески подойти…
я обалдеваю: такое я слышу из маленьких, как у бутуса, уст басиста, которому так завидовал – именно как басисту, как роковому басисту! очень умелому, беглому, меткому… если такие сдаются, то что делать нам? да и как можно пытаться что-то делать уже после достигнутого уровня сыгранности – без неотъемлемой мощи, разнообразности, сексуальности и боевитости ударных? они играли в «Табуле Расе», они там всех на уши поставили, говорят – Вик любит вспоминать, произнося провинциально-простецки почему-то «в табУле»… но сейчас вместо Вика этот говорливый диджей – на вид скорее он толстощёкий и лобастый персонаж сетевого маркетинга. почуяв мужскую компанию, сразу же вытащил вместе с припасённой женой едой, сальцем да огурцами солёными – все сальности и солёности…
– А вы знаете, как делают сыр? Бабе туда ложку
