Молчание Шахерезады - Дефне Суман
Девушка перевела мечтательный взгляд на широкие балконы отеля. Интересно, сколько там, внутри, бальных залов с высокими потолками? Следы на паркете от туфелек дам, танцующих вальс, фокстрот или польку, фортепиано, огромные зеркала в позолоченных рамах, диванчики, обитые зеленым бархатом, свисающие с потолка люстры богемского хрусталя, лифт, который поднимет тебя к номерам, достойным королевских особ, – с мягчайшими кроватями, шторами, расшитыми блестящим стеклярусом, и бог весть что еще!
Ах, вот бы туда попасть!
Из отеля вышли два офицера в форме цвета хаки с красными погонами. Их сопровождали две накрашенные девушки, которых Панайота видела пару раз в крытых автомобилях. На девушках были платья чуть ниже колен, скроенные по европейской моде. Офицеры преувеличенно церемонно поцеловали спутницам руки, а те всё кокетничали, стоя у двери. Худенькие голые плечи прикрывали меховые накидки из кроличьего меха – наверняка настоящего. Панайота видела такие на улице Френк, в лавке Ксенопоуло, но не осмелилась спросить, сколько они стоят, лишь погладила нежный белый мех, улучив момент, когда хозяин лавки отвернулся. Глядя на покрывшиеся мурашками ноги девушек, Панайота еще плотнее закуталась в пальто.
Офицеры усадили девушек в черный автомобиль, а сами, когда он отъехал, перешли на другую сторону, к морю – туда, где стояла Панайота. Один из них, высокий, с тщательно напомаженными завитыми усами, безостановочно говорил что-то своему собеседнику – безусому, безбородому юнцу с детским лицом, а тот, в свою очередь, беспрестанно кивал в ответ. Панайота принялась быстрее жевать булочку, как будто хотела измельчить гнетущую тревогу в душе. От попыток проглотить сухомятку на глаза навернулись слезы.
Громким баритоном, будто выступая на сцене с монологом, высокий офицер сказал:
– Уверяю тебя, Стефо, ничего не случится. – Он указал на пришвартованные в заливе европейские линкоры. – Они дойдут до Афьона, до Аидина, но в Смирну им не войти. Подумай только: здесь и нас много, и христиан много, а уж сколько здесь европейцев! А уж какие они богатые, ты и вообразить не можешь! В банках все облигации им принадлежат. Фабрики, конторы, железные дороги, морские пути – у них всюду огромные вложения. И потом смотри, видишь, стоит британский броненосец? Он нас защищал и защищает, и никуда он внезапно не уплывет, вре педи му! Да и наши линкоры не дремлют. Если турки к нам приплывут, мы их разбомбим.
Он косо посмотрел на Панайоту. Вид у него был очень самоуверенный. Безусый юнец вновь закивал:
– Ты прав. Мы веками сражались в море. Иди война на море, она бы точно так не затянулась. Нам надо было нацеливаться на Константинополь, а не на Ангиру.
– Надеюсь, макари, это еще случится, дай бог. Идти в Ангиру было большой ошибкой. Сейчас-то они это поняли, да только уже поздно. Переправили бы войска из Фракии, и через два дня Константинополь бы пал. Наши дивизии уже несколько месяцев стоят к западу от Сакарьи, умирают от голода и холода, даже маковой росинки во рту ни у кого нет: турецкие шайки заблокировали пути снабжения. Сколько они еще продержатся?
Панайота навострила уши. Позади офицеров прогрохотал фаэтон. Кучер с плетью в руках был таким статным, что ему впору армией командовать.
– Но у врага положение не лучше, а может, и хуже. А то почему, думаешь, они не атакуют? Сколько месяцев все чего-то ждут.
Офицер с напомаженными усами нахмурился:
– Не знаю. Может, туркос ждут, когда их обеспечат боеприпасами? Я слышал, они достигли соглашения со всеми союзниками.
– Похоже на то. Посмотри, даже итальянцы и те отступили, – голос безусого юнца зазвучал чуть тоньше.
Да и бог с ними, с итальянцами, их волнуют не турки, а мы.
– Так-то оно так, но раз они отступили, значит, их убедили в том, что этот город нам не удержать.
Панайота, позабыв про прилипшую к губам сахарную пудру, испуганно посмотрела на офицеров. Усач положил руку юнцу на плечо, его взгляд смягчился.
– Стефо му, не будь таким пессимистом. За нами стоит сильнейшая империя в мире. Пускай мы допустили стратегическую ошибку, я все же нисколько не сомневаюсь, что после стольких побед войну мы не проиграем. Пойдем-ка обратно в отель. При таком лютом ветре не покуришь даже. Посмотри, какие волны нагнал. Сейчас хорошо бы коньяку с кофе выпить. Я слышал, сегодня вечером в «Греческом клубе» какой-то прием. Видишь, в «Запьоне» дамы сидят? Может, пригласим их?
– Ты их знаешь?
– Вон с той длинноногой шатенкой на одном вечере в Борнове виделись. Они вроде из Лондона, а тут, сам догадываешься, ищут себе в мужья какого-нибудь офицера-европейца. Нам они, наверное, откажут, но отчего б не попытаться.
Бросив окурки в воду, они перешли через дорогу. Женщины, сидевшие в «Запьоне» за чашкой чая, с прищуром оглядели кавалеров. До Панайоты донеслись слова на иностранном языке и смех. Ее охватила дрожь (от холода ли?), и она спрятала руки в карманы пальто. Пальцы нащупали один из камешков, которые она собрала на прошлой неделе в банях Дианы. Развернувшись к морю, Панайота швырнула камень, заранее зная, что по такой ряби он прыгать не будет. Да пошли они к черту – и «Кремер Палас», и эти офицеры, и эти богатые европейки, и те полуголые кокетки в кроличьих мехах!
Волны, вздымавшиеся, точно маленькие остроконечные шатры, поглотили камешек. Снова запустив руку в карман, Панайота нащупала другой – он оказался совершенно белым, как яйцо. Поудобнее взяла его в руку и с мастерством опытного стрелка прицелилась. Только она собралась швырнуть камень, как сзади кто-то хрипло вскрикнул:
– Ох! Барышня, полегче! Осторожнее! Ох!
Оглянувшись, Панайота увидела какого-то господина в шляпе и сюртуке. Согнувшись пополам, он хрипел так, будто задыхался. Панайота прижала руку ко рту.
– Ах, извините! Сигноми! Я вас не заметила, и уж никак не хотела задеть. Пожалуйста, простите меня. Me сингорите[95]. Кирье, вы в порядке? Месье? – от волнения Панайота забыла, что во время прогулок по Кордону она решила говорить по-французски.
Мужчина, выпрямившись, ответил:
– В порядке, в порядке, беспокоиться незачем. Надеюсь, мне никогда не придется с вами драться – уж очень вы хорошо знаете,
