Молчание Шахерезады - Дефне Суман
С тех пор как Ставрос записался добровольцем, прошло больше года. Впрочем, теперь на войну ушли все. Прошлым летом всех парней из их квартала отправили в анатолийские степи – остался лишь Нико. Ставрос и без того неохотно писал Панайоте, а после битвы при Сакарье, длившейся двадцать дней, письма совсем перестали приходить. Если бы Минас не писал своей невесте Адриане, Панайота вообще не знала бы, жив ли ее любимый.
Письма от Минаса приходили регулярно, и в них он не забывал упомянуть про всех ребят из их квартала. Ставрос держался молодцом, а вот Панделис заболел чахоткой. Им всем было мучительно тяжело: в пустыне, без еды и воды, все пути снабжения отрезаны, и многие еще до сражения валились с ног от слабости и болезней. Железные дороги и телеграфные линии взрывали, поэтому связываться было все труднее. Но Минас молил Адриану писать ему, а еще попросил: «Скажи девчонкам, пусть они все нам пишут! Даже если их парней нет в армии, пустъ пишут нам, как своим братьям. Как нам не хватает, моя милая Адриана, теплых слов от тех, за кого мы сражаемся! Турки жаждут битвы, у нас же день ото дня испаряется вера в себя».
Панайота вытерла нахлынувшие слезы и плотнее запахнула фиолетовое вельветовое пальто с каракулевым воротником, надетое поверх темно-синего школьного платья. Свои длинные волосы она заправила под широкополую шляпу, а несколько прядей, обрезанных втайне от мамы, выпустила так, чтобы казалось, будто у нее короткая стрижка. Тонкое пальто подарила Панайоте тетя Лили, швея: его заказала одна госпожа-европейка для своей дочки, которая училась в Париже, но той не понравился цвет, и госпожа вернула пальто тете Лили, не потребовав при этом назад денег. А мама купила Панайоте к пальто вот эту самую черную широкополую шляпу с павлиньим пером. Когда Панайота в шляпе и пальто показалась перед тетей и мамой, позируя, как модель с обложки журнала мод, те принялись искать, по чему бы постучать, чтобы не сглазить.
В то утро на набережной, где вплоть до вокзала Пунта тянулись кофейни, театры, рестораны да особняки богачей, было пусто и необыкновенно тихо. Только волны плескались слева от Панайоты, пока она шла к северному концу Кордона. Закусочные и пивные еще не открылись, у дверей «Люкса», в котором вечерами было не протолкнуться, никого не было. У кинотеатра «Пантеон» какому-то англичанину чистили ботинки. Он поприветствовал девушку, коснувшись полей своей фетровой шляпы. Мимо проезжала конка, и вагоновожатый, поравнявшись с Панайотой, легонько тронул колокольчик. Желая выветрить из головы мысли о предложении Павло пойти в кино, девушка ускорила шаг.
Летними вечерами Кордон оживал, здесь царила атмосфера праздника, особенно последние три года, когда мужское население города, оказавшегося в руках греков, выросло вдвое, а девушек опьянил дух свободы и веселья. Они сидели по укромным уголкам и бесстыдно позволяли себя обнимать. За столики в кафе, выходившие к набережной, шла настоящая борьба: все девушки хотели оказаться поближе к офицерам и солдатам, которым они улыбались, бросая пылкие взгляды из-под густых ресниц, в то время как ветер трепал им волосы и задирал подолы. А солдаты при виде красавиц терялись и не знали, куда смотреть.
Местные парни, конечно, негодовали, что девушки взяли и променяли их на каких-то там греческих вояк, и не упускали случая высказать все, что они думают, и самим солдатам, и потерявшим голову девчонкам.
Эльпиника вот тоже нашла себе лейтенанта-афинянина и быстро позабыла Нико, о котором вздыхала всего год назад. Однажды она поехала на пароме в Корделио и взяла с собой Панайоту. Представить только, она весь вечер миловалась с тем самым лейтенантом, разве что только на колени к нему не забралась. И так уж совпало, что ее лейтенант привел с собой Павло, того самого, который прошлым летом танцевал под окном Панайоты. Ну что же, пришлось волей-неволей вести с ним беседу.
По сравнению со Ставросом, Павло казался простодушным и скучным, но в целом хорошо воспитанным и образованным. У него были карие глаза, которые смотрели без тени загадки или хитрости, правильные, хоть и некрасивые, черты лица и сильные, крепкие руки. Когда однажды вечером Панайота сидела с друзьями за столиком в «Кафе-де-Пари» и увидела Павло, прогуливавшегося в компании других военных, она, быть может, слишком уж широко улыбнулась, но к глупым уловкам вроде немного задранной от ветра юбки прибегать не стала.
Панайота решила обдумать его приглашение в кино, когда придет домой. В «Люксе» крутили французских «Трех мушкетеров». В «Пантеоне» – вестерн «Невидимая рука». А может, сходить на «Красную любовь», о которой взахлеб рассказывала Эльпиника? Из любопытства она дошла до кинотеатра «Син-де-Пари». Но пустит ли ее отец? К тому же эти фильмы ведь показывают не за один раз. Если ей понравится начало фильма, то, чтобы досмотреть, придется выпрашивать разрешение и на следующий день.
Вернувшись, Панайота купила булочку в пекарне Закаса, которая располагалась под отелем «Александрия», и прислонилась к фонарному столбу, любуясь на «Кремер Палас». В безоблачном небе парили чайки, готовясь спикировать в воду. Несмотря на прохладную погоду, на улице перед кафе «Запьон», как обычно, стояли столики, за одним из которых сидели две европейки и пили чай с лимонным пирожным.
Молодой швейцар у отеля сделал вид, что не видит Панайоту. Он был одет в изумительную черно-желто-красную униформу, а на голове красовался котелок, как у англичан. Панайота попыталась поймать его взгляд. Кто знает, вдруг он, как местные мальчишки, распевавшие серенады под ее окном, пленится ее красотой и пустит внутрь? Войти в роскошное четырехэтажное здание, самое престижное на всей набережной, ярко освещенное электрическими лампами, пройтись по мягким ковровым дорожкам, подняться на лифте на самый верхний этаж и полюбоваться оттуда горизонтом, да даже просто посидеть в кафе рядом с компанией иностранок, что благоухают умопомрачительным парфюмом и пьют чай маленькими глотками, а еще и заказать себе там пирожное – вот она, самая большая мечта любой девушки!
В этот момент с моря подул сильный ветер, и выглядывавшие из-под шляпы короткие пряди прилипли к ее щеке, вымазанной в сахарной пудре. Спешно вытирая уголки губ, Панайота посмотрела на окна отеля с синими ставнями – в надежде, что никто ее не видел. Старую
