Без исхода - Константин Михайлович Станюкович
Генерал хотел было что-то сказать, но она быстро поднялась и, опустив вуаль, так же быстро вышла из кабинета.
— Экая взбалмошная женщина! — проговорил ей вслед генерал и нервно заходил по кабинету.
Пролетка Ленорм остановилась в глухой улице, у небольшого домика. Она велела кучеру подождать, а сама вошла во двор и спросила Черемисова. Ей указали комнату, куда она быстро вошла. Она застала Глеба за сборами.
— Здравствуйте, Глеб Петрович! Давно вас не видала, захотела сама проведать… Не ожидали? — проговорила Ленорм, снимая шляпку и перчатки.
— Нет. Садитесь, пожалуйста, и извините за беспорядок — собираюсь.
— Куда?
— В Питер.
— Послушайте, Глеб Петрович, — заговорила она мягким, ласкающим голосом, — я приехала предупредить вас… Еще есть время…
Она с любовью глядела на Черемисова, который в изумлении стоял посреди комнаты и слушал ее бессвязную речь.
— К чему ехать туда? Не поезжайте, а лучше…
Она остановилась и не смела договорить.
— Что лучше?
— Поедемте вместе завтра… за границу… Я все это устрою! — совсем робко, едва слышно проговорила девушка.
— Зачем? — холодно спросил Глеб.
— Как зачем? Разве так лучше: вечно с места на место? Вот вы хотели попасть в деревню, а едете невольно в Петербург.
— Что ж? — пожал плечами Черемисов.
— Послушайте, я, конечно, не смею признаться… я… нет, не то… боже! Что за вздор я говорю!
Она порывисто бросилась к Черемисову и припала к нему на грудь… Глеб тихо отстранил девушку и усадил ее на диван.
— К чему вечно биться, как рыба? Из-за чего надрывать свои силы? Разве жизнь и без этого не хороша? Разве вы и полюбить не можете? Разве я так не люба вам? Ну, если со мной не хотите ехать, поезжайте одни, возьмите у меня деньги.
Она заглянула ему в лицо. Он молча пожал ей руку, но не сказал ни слова. На лице его она прочитала ответ. Ждать было нечего. Она поднялась с дивана и стала собираться. Когда Глеб прощался с нею, она горячо обняла его и быстро вышла из комнаты.
Глеб поглядел ей вслед и в раздумье проговорил:
— Славное сердце у этой женщины!
Только что он успокоился от этого неожиданного посещения и заботливо принялся за прерванную работу, как через полчаса постучали в дверь. Он проговорил обычное «войдите» и протирал глаза от удивления. Перед ним была Ольга…
XLVIII
— Ольга Николаевна?! — воскликнул Черемисов, отступая назад.
— Я вас удивила своим появлением? — проговорила Ольга.
— Немножко… Садитесь, пожалуйста… Вот сюда, в кресло! — весело продолжал Черемисов.
Ольга села, с любопытством оглядела комнату и отряхнула свой бурнус и шляпку, намокшие от дождя.
— Экий я какой! — засуетился Глеб, — совсем не умею принимать дорогих гостей. Вы прозябли, а чаю я и не предложил. Хотите? Самовар будет готов очень скоро.
И Глеб хотел было пойти распорядиться насчет самовара.
— Не надо, я не хочу чаю, Глеб Петрович, и, главное, мне долго нельзя оставаться, я ведь пришла украдкой! — усмехнулась Ольга. — Сегодня я узнала, что вы уезжаете, и мне непременно хотелось самой поблагодарить вас! — проговорила она дрогнувшим голосом.
— Благодарить меня? За что это? — удивился Черемисов.
— За многое или, лучше сказать, за все… Влияние ваше, Глеб Петрович, было так свежо, так… я не приберу других слов, приберите их сами… что благодаря вам я не та, что была прежде. Сами того не зная, вы всколыхнули мой внутренний мир, заставили меня проснуться и… к чему досказывать? я горячо благодарю вас! — добавила Ольга с какою-то энергичной страстностью в голосе.
Черемисов молчал и застенчиво переминался с ноги на ногу.
— Мне давно хотелось сказать вам то, что сказалось теперь, и поблагодарить вас, — тихо заметила Ольга из своего кресла, ласково улыбаясь застенчивости Черемисова.
— Я тут ни при чем, право ни при чем, Ольга Николаевна! — оправдывался Черемисов. — Послушайте, напейтесь-ка лучше чаю, вы ведь совсем прозябли — ишь дрожите; оделись легко, а на дворе дождь и ветер. Выпьете?
— Нет, не нужно, я согрелась.
— Ну, бог с вами; не пейте, а я, право, тут ни при чем! — как бы сам с собой говорил Черемисов. — Я ведь не развиватель. Тут не я виноват, а виновато время. Время нынче, Ольга Николаевна, такое, что сомневаться люди стали, доискиваться причин, а как доищутся, обидно станет и хочется безобидней прожить.
— Я знаю это, но не встреться на моей дороге вы, не помогло бы и влияние времени, не помогли бы книжки. Книжки — одно, живой пример — другое. Мы ведь в очарованном замке жили, как сказочные принцы и принцессы, а вы это очарование сняли. Ведь молодое сердце очень чутко: оно сумеет подслушать и понять то, о чем и не снилось нашим грязнопольским мудрецам, — улыбнулась Ольга. — И тому, кто заставил биться это сердце, крепкое спасибо! — добавила Ольга и поднялась с кресла.
— Куда же вы, Ольга Николаевна? — испуганно крикнул Черемисов, бросаясь к Ольге.
От Ольги не укрылось это невольное движение испуга; она как-то внезапно повеселела и, ласково глядя на Черемисова, проронила:
— Что делать? пора! Меня, быть может, теперь ищут дома…
— Так идите, только один вопрос: ведь вы не выходите замуж? — вдруг спросил Глеб и почему-то покраснел.
— Отчего вы спросили об этом?
— Простите меня за мой вопрос. Я слышал, будто вы выходите замуж за Речинского.
— И вы поверили? — проговорила Ольга и сурово сдвинула брови, пристально глядя в глаза Глеба.
— Я не поверил, но…
— Вы меня мало, видно, знаете, Глеб Петрович! — перебила Ольга. — Я отказала Речинскому, хотя отец и мать настаивали на этом браке… Чему вы улыбаетесь? — улыбнулась Ольга. — Вы не ждали такой храбрости, да?
— Я радуюсь за вас.
— Я и не собиралась замуж, — продолжала Ольга, — сперва учиться надо, основательно учиться, а потом…
— А потом? — повторил Глеб.
— А потом, что бог даст. Если я и выйду замуж, то не за такого человека, как Речинский… Этот довольный собою судья не моего романа.
— А за какого? — чуть слышно спросил Глеб.
— За такого, который не сложит рук и во время бури не скроется в своем гнезде, а напротив, пойдет навстречу ей, — вот о каком человеке я мечтаю, вот за кем я готова была бы идти всюду, куда ни кинула бы его судьба. Хоть я и выросла в очаровательном гнездышке, но я гнезд не люблю.
Она говорила эти слова каким-то глухим, точно подавленным голосом, в котором слышалась не женская мощь и энергия. Серые ее глаза, блестевшие резким, металлическим блеском,