Автоквирография - Кристина Лорен
Поселили меня в Дайкстра-холле, и это явный плюс, ведь пару лет назад его отремонтировали. Впрочем, я впервые живу не дома и могу сказать одно: общага есть общага. Односпальные кровати; мужские санузлы отдельно, женские отдельно, в каждом вдоль одной стены длинный ряд душей, вдоль другой – длинный ряд унитазов; постирочные; вай-фай. В жизни не встречал таких отвязных личностей, как Райкер, мой сосед по комнате. Вселенная словно сказала: «Хотел сбежать из Прово туда, где жизнь бьет ключом? Получи и распишись!» Минусы: Райкер вечно тусит и воняет пивом. Плюсы: в общаге он появляется редко.
Специализацию здесь выбирают лишь на втором курсе, но я почти уверен, что пойду на основы медицины. Удивил, да? Естественно-научные программы у нас в универе классные, и если в дополнение взять английский и литру, курсовая нагрузка станет гармоничной и сбалансированной. Благоразумно, правда? Смотрите и удивляйтесь!
Естественные науки для меня очевидный выбор, но, наверное, ясно и то, что от английского с литрой мне никуда не деться. Во-первых, Осень здорово меня натаскала – не пропадать же добру! Во-вторых, писательство открыло во мне что-то новое. Может, из первого романа выйдет что-то путное. Может, нет – тогда я вдохновлюсь и напишу новый. Будь что будет. Писательство – ниточка, пусть тонюсенькая, соединяющая меня с ним. Сейчас уже можно признать, что эта ниточка мне нужна.
Он со мной всегда и везде. На первой университетской вечеринке я играл в социальную игру, выпил пива, кое с кем познакомился, пофлиртовал, но в общагу вернулся один. Когда же пройдет эта постоянная боль и меня потянет к кому-то еще? Уже возникали ситуации, когда я думал: «Если бы не Себастьян, сегодня завязался бы тесный контакт». Но мне нужен только он. Глупо верить, что этот текст только для моих глаз, особенно после всего случившегося, но осмелюсь написать правду – надежду я не оставил. Из головы не идет его реакция на нашу встречу в книжном. И эмодзи с заснеженной горной вершиной в моем экземпляре «Огненной бури». Себастьян любит меня. Точно любит.
Ну, или любил.
Лос-Анджелес выделяется не только огромной территорией: чтобы ни творилось в стране, он был и остается центром толерантности. Здесь никто не прячется. Здесь никто себя не стыдится. По улицам за ручку прогуливаются самые разные пары, и местным хоть бы хны. На улицах маленького городка я подобное не представляю, в Прово – особенно. Мормоны в целом слишком вежливые, чтобы осудить открыто, но запашок гадливости и неодобрения появится.
Я даже не знаю, где Себастьян в итоге служит на миссии, но беспокоюсь за него. Хорошо ему сейчас? Плохо? Или приходится скрывать часть своей сущности, чтобы не огорчать близких? Знаю, с ним сейчас не связаться, поэтому ни имейлы, ни сообщения не пишу, но, дабы стравить давление в груди, я порой что-нибудь набираю и отправляю себе – нужно же дать выход словам, которые перекрывают мне воздух.
По словам Осени, в честь вскрытия письма с вызовом миссис Бразер планировала вечеринку с публичной трансляцией на фейсбуке. Меня такое бы убило. Я думал, хоть Осень посмотрела, но она клянется, что не в курсе, куда отправили Себастьяна. Даже если врет, я взял с нее слово никогда мне об этом не говорить. Вдруг он в Финиксе? Или в Сан-Диего? Я ведь не удержусь, поеду туда и начну прочесывать мормонскую общину в поисках первосвященника Бразера. Он самый сексапильный парень на свете, он ездит на велосипеде в белой рубашке с коротким рукавом и носит длинную челку.
Порой, когда мучают бессонница и воспоминания о наших встречах, я представляю, как сдамся и выспрошу у Осени, где Себастьян. Я представляю, как приеду туда, как увижу его в миссионерской форме и как он мне удивится. Я готов на бартерную сделку: «Я обращаюсь в мормоны, а ты будешь со мной всегда, пусть даже тайно».
Первое воскресенье октября. Я звоню Осси в обычное время – в одиннадцать утра. Поначалу мне всегда больно: знакомый голос как ножом режет. Странно, но с Осенью прощаться было тяжелее, чем с родителями и Хейли. Временами я страшно жалею, что не открылся ей раньше. У нас обоих появится кто-то еще, но друг для друга мы стали первыми наперсниками, первыми отдушинами. Что бы мы ни говорили и ни обещали, дальше все будет иначе.
– Боже, Таннер, повиси на трубке, я письмо тебе прочитаю!
Вот так Осень начинает разговор – с места в карьер. Я пикнуть не успеваю, а она уже откладывает телефон, вероятно чтобы взять свежее послание Понтали.
В соседки Осси досталась пафосная кривляка Натали, которая забрасывает ее пассивно-агрессивными записками с жалобами на шум, бардак, отсутствие общей зубной пасты и число ящиков в шкафу, которые «захватила» Осень. Прикольный момент: мы оба почти уверены, что Натали, решив, что Осси спит, начинает мастурбировать. Прикол реально пустой, но меня приколол так, что я затребовал кучу подробностей, прежде чем согласиться с теоретическим обоснованием.
Телефон Осси по чему-то чиркает, и она возвращается с бодрым «господибожемой!».
– Хорошее письмо?
– На сегодняшний день – лучшее! – Осси делает глубокий вдох и, смеясь, выдыхает. – Я же рассказывала тебе, что в начале этой недели Понтали приболела?
Едва помню то сообщение: переписываемся мы активно.
– Угу.
– Вот, началось все с этого. Значит, так… «Дорогая Осень! Еще раз спасибо, что принесла мне завтрак. Я же тогда совсем расклеилась! Писать о таком – черная неблагодарность, но мысли не дают покоя, значит, нужно их излить…»
– Господи! – потрясенно восклицаю я и посмеиваюсь, предчувствуя, к чему идет дело.
– «…и вилка, и тарелка были грязными, в крошках. „Она так нарочно?“ – подумала я тогда. Надеюсь, что нет. Да, порой я капризничаю, но мне хочется, чтобы мы с тобой навсегда остались близкими подругами…»
– Девушку серьезно глючит!
– «…вот я и решила спросить прямо. В общем, знай, что я все заметила, и если ты поступила так нарочно, это гадко. Если же это была случайность, прочти и забудь. Ты очень милая. Целую и обнимаю, Нат».
– Осси, без дураков, найди себе другую соседку. – Я тру себе лоб. – Рядом с Понтали мой Райкер просто душка!
– Не могу! У нас тут некоторые меняют комнаты, и это полный гемор.
– А с Понтали не гемор?
– Гемор, – соглашается Осси, – но с налетом сюрности, и в этом реальный кайф.
– Нет, письмо о крекерных крошках я понимаю. Я тебе годами про них трындел. Но жаловаться на грязную посуду, когда ей, заболевшей, принесли завтрак в постель?..
