Без исхода - Константин Михайлович Станюкович
Голос Стрекалова дрожал; он припал к сыну, и Федя почувствовал на своих щеках отцовские слезы.
Тяжелы были эти ласки для юноши: они его точно жгли, глубоко растравляя сердце. Ему было жаль отца, а между тем он чувствовал, что между ним и отцом что-то порвано, и это «что-то» вряд ли когда возвратится… Он должен был запрятать подальше, в далекий тайник, свое сокровище — неясные, юношеские идеалы, полные детской отваги и задора, и ему хотелось, чтоб всякий, как и он, благоговел перед ними и не смел даже словом оскорбить их чистоту и справедливость…
Он грустно глядел на отца, и, заметив слезы, обнял его, и сказал:
— Папа, голубчик! Разве я тебя не люблю?
Отец радостно взглянул на сына и не заметил, что сын не договорил всего, что лежало камнем на его молодом сердце.
Они, обнявшись, вернулись в комнаты, и, казалось, между ними состоялось полное примирение.
Ольга положительно ставила в тупик Настасью Дмитриевну. Уж как она ни пробовала разгадать, что такое делается с молодой девушкой, как ни выспрашивала и у нее самой, и у Арины Петровны, — никакого толка не выходило. Влюблена ли она в Черемисова, или не влюблена? — вот задача, над разрешением которой билась бедная мать и чувствовала, что она очень далека до разгадки. Одно она понимала ясно, что Ольга не любила Речинского, но, впрочем, не сомневалась, что, в случае предложения, она выйдет замуж, если отец и мать ее попросят. Какая бы она странная ни была, но она, во всяком случае, исполнит долг дочери и не захочет огорчить мать. Так думала Настасья Дмитриевна, не переставая наблюдать за Ольгой, но наблюдения не приводили ее ни к чему положительному.
Ее несколько смущало, что Ольга в последнее время что-то стала задумчивее, старалась уединяться и слишком долго просиживала за книгами, и она не раз говорила об этом Ольте. Ольга выслушивала спокойно и замечала:
— Это не вредит моему здоровью, мама, право, не вредит, но если вы находите, что я поздно засиживаюсь, я буду раньше ложиться спать…
Что было отвечать матери на такие покорные ответы? А между тем сердце ее било тревогу, и ей чудилось что-то страшное, что-то такое, о чем она и подумать не смела.
«Господи! Хоть бы выслали этого негодяя из города!» — не раз молила мать, призывая на неповинную голову Черемисова всевозможные беды.
Такое тяжелое недоумение продолжалось до тех пор, пока не разразилась гроза.
XLVI
Речинский, по обыкновению, бывал часто, и Ольга, по обыкновению, была с ним ровна и настолько любезна, насколько требовало приличие; молодой юрист удивлялся, что эта девушка им не увлекается, тогда как им увлекался весь город, и стал внимательнее наблюдать молодую девушку. Заметив ее любознательность, он стал носить ей книги, спорил с нею, спорил мягко, не без ловкости и подчас увлекал ее своей диалектикой; слушая его ровную, гладкую (не без некоторого красноречия) речь, она подчас смягчалась, делалась откровенней, ласковей, и молодому человеку иногда казалось, что скажи он слово — и она сейчас же сочтет за счастие отдать ему сердце, руку и приданое. Она была хороша, воспитана, умела держать себя, он ее любит (она так хорошо сложена и у нее такие славные глаза!), и значит то счастие, которое возможно в наше время, почти что у него в кармане. Правда, есть некоторые неровности, резкость суждений, резкие взгляды, какая-то фанатичность, но все это с годами пройдет, сгладится, и из нее выйдет прекрасная жена, которая будет украшением его блестящего салона.
Так думал Речинский и наконец решился сделать предложение. Прежде чем решиться на такой важный шаг, он, как человек благоразумный, снова взвесил все шансы за и против и пришел наконец к окончательному заключению, что он не только ничем не рискует, вступив в брак, а, напротив, выиграет. «Разумеется, приданое я возьму в руки!» — подумал он мимоходом.
Однажды, после заседания в суде, основательно скушавши свой обед и подремав с полчаса на оттомане, Речинский оделся (безукоризненно, по обыкновению) и отправился к Стрекаловым делать предложение. Как это ни странно, но Речинский был вполне уверен, что он не встретит никакого препятствия и что Ольга непременно согласится быть его женой; в Стрекаловых он был вполне уверен.
Настасья Дмитриевна сидела в своем кабинете, когда ей доложили о Речинском; она попросила его к себе и, по обыкновению, встретила ласково. После незначительного разговора Речинский наконец сказал:
— Я приехал к вам, Настасья Дмитриевна, чтобы просить руки вашей дочери. Скажите, вас не удивляет мое предложение?
Настасья Дмитриевна ласково протянула свою руку, которую гость почтительно поцеловал.
— Я давно люблю Ольгу Николаевну и смею думать, что не сделаю ее несчастной, но прежде, чем говорить с нею самой, я счел своим долгом спросить об этом у вас и у Николая Николаевича…
— Благодарю вас, Леонид Васильевич, за честь, которую вы оказали, и, признаюсь вам, как я, так и муж, будем очень рады этому браку. Мы вас давно знаем и ценим как очень хорошего человека, так что с нашей стороны вы не можете встретить никаких препятствий.
— А Ольга Николаевна?
— Вы знаете, она еще очень молода и…
— Вы сомневаетесь в ее согласии?
— Я не это хотела сказать… Вряд ли она не согласится быть женою человека, которого она не может не уважать, но, чтобы вас не пугало, если бы вы не заметили в ней той экзальтированной страсти, которая так нравится мужчинам, я считаю долгом своим предупредить вас, Леонид Васильевич, об этом и сказать, что она еще очень молода… Во всяком случае, мы вам дадим ответ на днях…
— Ольга Николаевна дома?
— Нет, она уехала с отцом кататься и будет вечером; вы подождите их.
Однако ж Речинский не согласился и предпочел получить на третий день письменный ответ. Настасья Дмитриевна проводила его до дверей и ласково заметила на прощанье:
— Во всяком случае, покамест разговор наш останется тайной?
— Разумеется.
Речинский снова поцеловал ее руку и уехал, а Настасья Дмитриевна в волнении заходила по комнате. Как она ни рада была предложению
