Полжизни - Петр Дмитриевич Боборыкин
Тутъ я, быть можетъ въ первый разъ, позналъ ту истину, (а она мнѣ пригодилась), что ко всему можно привыкнуть, и никакое геройство не сравнится съ привычкой.
XI.
Лѣсъ лѣсомъ, но надо было производить и «агрономическіе эксперименты». Это оказалось потруднѣе, чѣмъ ходить съ рогатиной и пырять Мишку ножомъ, рискуя очутиться въ пушистыхъ объятіяхъ отвратительной смерти.
Графъ не худо сдѣлалъ, что оставилъ мнѣ на помощь нарядчика изъ мѣстныхъ государственныхъ крестьянъ, курьезнѣйшую личность, наивную и плутоватую. Капитонъ Ивановъ — такъ его звали — выработалъ себѣ какой-то особый «деликатный» разговоръ, читалъ романы Зряхова и слагалъ собственнымъ умомъ куплеты; но рутинное хозяйство зналъ и никакихъ грубыхъ упущеній не допускалъ, докладывая мнѣ «на случай упустительности, или запамятованія» все, что могло произвести большой недочетъ въ доходахъ хутора, который онъ называлъ «хверма».
Я не рванулся сейчасъ-же «умничать»; но не сразу разглядѣлъ, что о раціональномъ хозяйствѣ «по книжкамъ» нечего и думать, даже и на вольнонаемномъ хуторѣ. А — тогда «вольный трудъ» былъ модной игрушкой. Въ немъ чувствовалось предверіе эмансипаціи. Иные изъ фанфаронства, другіе изъ боязни торопились заводить хутора.
Кругомъ дѣло это не было уже вновѣ. Ближайшими сосѣдями моими оказались тоже «агрономы», каждый въ особомъ типѣ: ругательномъ и благожелательномъ. Ругательный типъ изображалъ отставной гусарскій майоръ Ѳедоръ Ѳедоровичъ Лессингъ. Мужчина онъ былъ круглолицый, ростомъ почти съ меня, моложавый, стройный. Ходилъ онъ лѣтомъ въ славянофильскомъ платьѣ собственнаго изобрѣтенья, т. е. въ розовой рубашкѣ, бѣлыхъ штанахъ въ сапоги и въ коротенькомъ парусинномъ пальтецѣ. Говорилъ онъ высокимъ теноромъ, рѣзко, громко, всегда почти ругательно. Лессинга — настоящего, онъ конечно не читалъ, но въ корпусѣ заглядывалъ въ учебники геометріи, почему и вообразилъ себя великимъ механикомъ и изобрѣтателемъ. Все онъ строилъ и устроивалъ «по-своему», и даже изобрѣлъ собственную соломорѣзку. Дѣло у него, однакожь, спорилось, потому что онъ хоть и въ гусарахъ служилъ, а все-таки былъ «изъ нѣмцевъ». Хутора свои (ихъ было у него цѣлыхъ три) онъ заводилъ щеголевато, на широкую ногу, хотя и не считался денежнымъ человѣкомъ. Разумѣется, всѣхъ своихъ сосѣдей обзывалъ онъ дураками и неучами; а меня съ перваго-же знакомства сталъ звать презрительно: «этотъ студентъ». Сосѣдъ онъ былъ отвратительный: завистливый, мелочной, забіяка и ненавистникъ. Отъ него не раздобылся бы я гарнчикомъ овсеца на посѣвъ, еслибъ былъ въ крайней нуждѣ.
Благожелательный сосѣдъ, Павелъ Павловичъ Шутилинъ, ходилъ тоже въ русскомъ ополченскомъ нарядѣ, изъ себя былъ сѣдоватый степенный баринъ, съ овальнымъ лицомъ и ласковыми карими глазами. Говорилъ тихо, успокоительно и дѣлалъ все, не то что исподтишка, а «подъ шумокъ». Онъ въ механики не лѣзъ, но почитывалъ учебники политической экономіи, «слѣдилъ за идеями» и хозяйничалъ исподволь, толково, держась навыковъ хорошаго мужицкаго хозяйства. Меня онъ началъ навѣщать и бесѣдовать объ университетахъ. Въ его «себѣ на умѣ» было что-то пріятное, своего рода барская гуманность, или по крайней мѣрѣ разсудительность и тактъ. Онъ не-прочь былъ дать «добрый совѣтъ» и подшучивалъ-таки надо мной, когда я въ первую-же запашку закобянился сначала насчетъ «рутинныхъ» посѣвовъ, а кончилъ тѣмъ, что внялъ резонамъ Капитона Иванова.
Эти два агронома подмывали меня, и ихъ сосѣдству я обязанъ тѣмъ, что черезъ годъ всякія сомнѣнія во мнѣ улеглись, и я пришелъ къ точнымъ выводамъ насчетъ того: чего дѣлать не слѣдуетъ. Но ихъ общество, ихъ жены и дочери меня ни мало не привлекали, да и когда мнѣ было разъѣзжать «на тройкѣ», поставленной графомъ въ наше условіе? И лѣто, и осень, и зима, и новая весна прошли такъ, какъ они проходятъ въ дѣятельномъ одиночествѣ молодаго человѣка, впервые столкнувшемся съ жизнью народа. Мужики (хоть я и орудовалъ вольнымъ трудомъ) всего больше меня наполняли.
Сторонушка выдавалась дремучая, по дикости, почти невообразимой. Въ двухъ верстахъ отъ меня дѣвки и бабы до смерти забивали всякаго мужика, который встрѣтится имъ, когда онѣ опахиваютъ деревню сохой. Изъ колдуновъ, напустившихъ «глазъ», выпускали «весь духъ», вѣря въ то, что больной, испорченный имъ, мигомъ выздоровѣетъ. И среди этихъ-то туземцевъ «Огненной Земли» находилъ я моихъ героевъ-медвѣжатниковъ, простыхъ и добродушныхъ, какъ малыя дѣти. Я поставилъ себѣ задачей: знать, какъ «Отче нашъ» весь годовой обиходъ му-жидкаго хозяйства со всѣми «его ужасами», какъ нынче говорятъ о западномъ пролетаріи, и узналъ его. Этимъ я обязанъ графскому хутору, гдѣ я ничего не изгадилъ, но ничего и не «усовершенствовалъ», а нашелъ, напротивъ, что все было заведено слишкомъ по-барски и въ такихъ размѣрахъ, что порядочнаго доходу давать не могло. Надѣясь на графа, какъ на порядочнаго человѣка, я смѣло ждалъ его пріѣзда, чтобы изложить ему мои отрицательные результаты. На хуторѣ я готовъ былъ просидѣть хоть еще пятъ лѣтъ; но не сталъ бы затѣвать съ графомъ дѣла, еслибъ онъ, вопреки контракту, прогналъ меня и послѣ перваго года. Кромѣ мужика и медвѣдя съ ихъ берлогами, я на хуторѣ же узналъ и того звѣрька, который сидѣлъ еще и во мнѣ самомъ. Не свѣтская дикость моя меня разсердила, а моя городская наивность, книжный формализмъ и самодовольство школьника, глупый задоръ «оберъ-офицерскаго сына», воображавшаго, что онъ «красный», потому что читаетъ тайкомъ рукописные листки «Колокола», и сердцемъ не думавшаго никогда о томъ, какъ взять за рога чудище народной дрёмы и мужицкаго горя, какъ растолковать своимъ героямъ-медвѣжатникамъ, что колдуна Акима колошматить бревномъ гнусно и нелѣпо, ибо тетушку Маланью не перестанетъ отъ этого бить «лихоманка».
XII.
Къ Петрому дню дождался я графа. Онъ опять измѣнился противъ прошлогодняго: кудерьки на вискахъ кое-гдѣ блестѣли сѣдымъ волосомъ, по обѣимъ сторонамъ носалегли рѣзкія черты; но вообще-то оиъ былъ все тотъ же видный баринъ, смахивающій на ярославца, и я нашелъ въ немъ даже большую юркость, чѣмъ въ первыя наши встрѣчи. Должно быть мой отчетъ очень понравился ему своей откровенностью, а лучше сказать, — онъ уже тогда началъ свое «самосовершенствованіе»; только, вмѣсто того, чтобы отказать мнѣ, онъ разразился въ похвалахъ и сталъ упрашивать
