Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк
Из коридора послышались возбужденные голоса и спустя минуту в рабочке материализовались Лялин и Мажор с каким-то пыльным ящиком в руках. На шум прибежала команда соперников.
– Что там? Открывайте уже! – пританцовывал от нетерпения Тетух. – Бля буду, там – подсказка от ангела.
Юрий дернул за ржавую скобу, крышка ящика подалась вверх. Внутри лежали брикеты прессованного грузинского чая. Мужчины переглянулись.
– Неюзабельное дерьмо, – вырвался вздох разочарования из груди Мажора. Он был уверен, что его находка приблизит сожителей к свободе, а тут… прессованная пыль грузинских дорог.
– Где ты это нашел? – завистливо поинтересовался Паштет, чувствуя, что его команда сегодня уже не выиграет.
– В помещении с резервуарами. Ящик служил подпоркой для цистерны с технической водой.
Лялин взял брикет в руки.
– ГОСТ 1940-75. Дата введения в действие 01.01.1977. Дата упаковки 1990 год, – прочел он вслух. – Теперь такой днем с огнем не найдешь. Накрошил, залил кипятком и хлебай. Для туристов, охотников, рыбаков – самое то!
– Исключительная редкость, раритет, – с видом знатока произнес Пашка. – Его можно по унциям продавать на аукционе по цене золота.
– Ты не далек от истины, – усмехнулся отец Георгий. – Я когда мальцом был лет семи-восьми, вместе с соседскими пацанами играл на пустыре в войнушку. Там недалеко заключенные больницу строили. Однажды они перебросили нам через забор сварочный электрод с самодельной золотой печаткой и запиской, в которой были условия «контракта»: за два брикета вот такого чая – этот перстень. Старшие ребята сочли предложение невыгодным и сделали обратный перекид.
– А на вид – прессованные опилки, – поморщился Алтунин. – Если будете пить, процедите через мелкое ситечко.
– Ага, щас! Конфискуем у Остапа Бендера и процедим, – осклабился Паштет.
– У какого Остапа? – не понял Мажор.
– Каждая жаба считает себя подводной лодкой, а элементарных вещей не знает, – тяжело вздохнул Тетух. – Чаще нужно книгу в руки брать и меньше в чатах сидеть.
– У современной молодежи – иные приоритеты, – огрызнулся Сергей. – Я, например, на трех иностранных языках говорю. На трех, Карл!
Глаза Тетуха выкатились из орбит.
– Бредишь, малец? Меня вообще-то Павлом зовут.
Мажор звонко рассмеялся.
– Видишь, дядь Паш, ты тоже элементарного не знаешь, потому что не ходишь в чаты, а только книжки читаешь.
Павел растерянно покрутил по сторонам головой, не просекая, в чем подвох.
– Дааа, – протянул Русич, ухмыляясь в бороду. – Современная молодежь, в отличие от нас, грешных, совсем иным смыслом наделяет предложение: «Мальчик в клубе склеил модель», – и все, кроме Джураева, расхохотались. Даже Бурак, рискнувший принять вертикальное положение.
– Ладно, давайте находку дегустировать, – предложил Юрий. – И хватит тесто заветривать. Запекай уже, батюшка, а то я с голодухи сейчас стены грызть начну.
Все повернули головы в сторону стола. На месте теста покоился лишь тонкий слой муки.
– Кто? – прошипел Пашка зловеще.
Все озадаченно молчали. «Поисковики» переступили порог рабочки минуту назад. Русич был вне подозрения. По его словам, белорус все время лежал в постели. Мистика какая-то!
Лялин подошел к столу, присел на корточки, провел взглядом едва заметную мучную дорожку, ведущую под нары Айболита.
– Котэ! – объявил он результат расследования. – Пока все были увлечены находкой, Обама совершил кражу.
– Таскать у своих – крысятничество, – скрипнул зубами Тетух, заглядывая под нары. – На зоне за такое в толчке топят.
– Обама не виновата! – бросился на Павла Джураев. – Она – зверь. Нечайна. Проста кушать хочет.
Резким движением руки Паштет отбросил таджика на нары.
– Я – тоже зверь. И тоже хочу кушать. И они хотят, – махнул он рукой на сожителей. – Но не могут. Потому что каждый раз у них из-под носа крысят их еду. И, заметь, не Злыдень, которому сам бог велел! А твой подопечный и… старый опытный камикадзе.
Пашка оглянулся на сгорбившегося артиста и осекся – понял, что повел себя «не кошерно».
– Не поддавайтесь дьявольскому искушению! – взмолился отец Георгий, прижимая к груди испачканные мукой руки. – Не стоят того лепешки. Я сейчас новые сделаю. А заветривать мы больше не будем. Они и без хруста съедобны.
Мужчины, молча, сели за стол. Пока монах возился с новой порцией теста, Паштет заварил чай. Тот оказался густым и крепким, ни дать ни взять – чифирь.
– С этим артефактом, мужики, хорошо проводить шаманские пляски, – крякнул Юрий после первого глотка.
– Правда говоришь, Юра-ака, – отозвался вдруг Айболит. – Шамана пиет такое. И пастухи. В кастрюлька гарячий овциный молока бросают такой чайный плитка, жир, соль, перец черний и пиют.
– Жуткое варево, но очень питательное! – погладил Русич свою поредевшую бороду. – Кстати, заключенные, которые чай на золото меняли, не пили его, а жевали, как ковбои табак. Я об этом уже позже узнал.
– Батюшка, ты – голова! Перед нами не напиток, а курево! – поднял Пашка над головой черный брикет. – Это – самая гениальная мысль, прозвучавшая в этих стенах за последний год. Дай тебе бог здоровьица!
– Всегда пожалуйста, – улыбнулся тот. – Приходи еще, может, у меня свежие мысли появятся.
Пока отец Георгий разрезал колбаску из теста на кусочки, которые потом раскатывал в лепешки диаметром пятнадцать сантиметров, Тетух дробил заварку и делал самокрутки из бумажных пакетов для муки. Навертев штук десять, забрался на верхние нары, чиркнул спичкой и сделал затяжку.
Лялин с интересом наблюдал за сожителем, вспоминая студенческие семинары, на которых будущие борцы с преступностью тренировали свою наблюдательность.
Павел держал «козью ножку» сомкнутыми в кольцо большим и указательным пальцем, как бы пряча ее в ладони, что является признаком стойкости и упрямства. А еще он практичен, знает, чего хочет от жизни, ставит перед собой конкретные цели, прилагая все усилия для их реализации. Спичкой чиркает в направлении от себя. Стало быть, является экстравертом. Чувствует себя уверенно, поскольку пепел стряхивает довольно редко. Дым выпускает вверх, значит, в данный момент находится в хорошем расположении духа. Впрочем, нет. «Хорошее» – слишком скромная оценка. Выражение Пашкиного лица было таким блаженным, какое бывает у завсегдатая китайской опиумной курильни.
– Термоядерная штука, – закашлялся никогда не куривший Мажор. – Почти как ниязовский насвай… А правда, что последний делают из пепла саксаула и ишачьего дерьма?
– Потеряйся, барчук, не ломай мне кайф, – беззлобно произнес Тетух и снова приник к «козьей ножке», как аквалангист к шлангу.
– А я ведь тоже курил в подростковом возрасте, – ударился в воспоминания отец Георгий, выкладывая лепешки на посыпанный солью противень. – С пацанами на пустыре.
