Голец Тонмэй - Андрей Васильевич Кривошапкин
Олени лежали и жевали жвачку. Неожиданное появление Илкэни их вспугнуло. Они вскочили, но, узнав Илкэни, словно приветствуя, замотали рогатыми головами.
Обе туши рогачей погрузили на нарты. Окорок молодого уямкана оставили на месте разделки. Это дар снежному человеку. Он, наверное, следит за каждым их шагом. Как только отъедут, он тут как тут. Обрадуется свежатине.
На другое утро не узнали округу. Погода изменилась. Сильный ветер качал верхушки вековых деревьев. Облака низко нависли над заснеженной землей. Голец Тонмэй невиден в плотном белом тумане. Об охоте в горах и думать перестали. Теперь жди, пока не прояснится небо.
У ламутов дел по хозяйству всегда много, только успевай поворачиваться.
Тонмэй позвал к себе сыновей.
– Судя по всему, зима будет снежная. Вы сами знаете, какие трудности это несет и нам, и зверям. И верхом на олене, и на нартах не проехать. Нам надо торопиться. Помните, мы обещали Маппыю за щенка рассчитаться мясом уямкана. Хотя парень-якут по доброте просто так отдал нам Тайахсыта. Но ламут ничего даром не берет. Хочет Маппый или не хочет, мы ему отплатим добром. Поедем я, Нэргэт и Илкэни. Остановимся возле сопок реки Быйыттаах. Поохотимся. Будет удача, тогда на лабазе оставим мяса для Маппыя.
– Ама, будет так, как ты скажешь, – откликнулся Апанас.
– Одно прошу. Не проявляйте беспечности… Снежный человек может опять появиться в здешних горах. И хвостатый не дремлет, – говорит Тонмэй.
– Патронов нет. Ружья превратились в ненужные палки. Ама, вдруг встретите якутов. Поторгуйся с ними насчет патронов или свинца. Сами отольем пули, – попросил Апанас.
Тонмэй вздохнул. Если есть нужда в боеприпасах, то и голод не заставит себя ждать. Без свинцовой пули трудно добыть сохатого или уямкана. А жить надо.
– Знаю. Вот Илкэни берет с собой аката. У тебя, Нэргэт, сколько патронов осталось?
– Мало, ама. С десяток на всю зиму, – вздохнул Нэргэт.
* * *
Охотники остановились у невысокой сопки. Как по заказу, им подвернулась площадка для установки илуму-чума. Вокруг густой лес. Вековые лиственницы тянутся к небу.
До них редко кто из ламутов останавливался здесь. Тонмэй понял это, не обнаружив поблизости ни одного пня или зарубцевавшихся затесей.
Каждый пень – это след человека, отражение кочевой жизни ламутов. По ним ламуты судят о своих предках, их пристанищах и кочевьях.
«Нам повезло, что приехали, пока не легли глубокие снега», – подумал Тонмэй, обходя лес.
В это время сыновья срубили и зачистили от веток молодые деревца. Поставили из них каркас илуму.
Тонмэй нашел сухое дерево, срубил и понес к илуму. Сыновья уже обтягивали каркас илуму выделанной ровдугой из нескольких оленьих шкур. Покрытие не сплошное, состоит из трех частей для удобства транспортировки.
Пока Тонмэй рубил дрова для костра, сыновья собрали ветви срубленных ими деревьев и настелили расчищенное от снега пространство внутри илуму. Мерзлыми короткими поленьями, обтесанными с лицевой стороны, обложили место для очага.
Тонмэй похвалил сыновей за расторопность. Занес дрова в илуму. Вынул из ножен нож и принялся строгать стружки для растопки. Под острым лезвием ножа стружки сыплются на землю. «Это хорошая примета. Однако дух этой местности приветливо встречает нас. Кто знает, горные духи, однако, между собой знакомы. Может быть, Дух Гольца Тонмэя привел нас сюда. Все может быть, только мы ничего не ведаем», – думал Тонмэй, аккуратно собирая стружки в очаг. Сверху положил тонко расколотые дрова и достал огниво.
В это время с речки вернулись сыновья с большими кусками льда. Тут же ножом накрошили лед на маленькие кусочки, ими наполнили закопченный котел. Сейчас растопят лед над костром. Зашли в илуму. Илани занес котел со льдом. Светло-золотистое пламя легко разгорается, словно радуясь встрече с ламутами. В чуме становится теплее.
– Илкэни, занеси-ка мой асву[109]. Поищи в моих вещах, – попросил отец. Сын выскочил и вскоре затащил спальный мешок и все остальные вещи отца.
Отец одобрительно глянул на сына. Сам вытащил из асву маленький мешочек из замши. Покопался в нем, проверяя, видимо, что там положила предусмотрительная мать Нелтэк. В нем оказались копченые кусочки мяса и жира. Тонмэй, довольный негромко кряхнул. Тепло помянул заботливую Эку, мать Нелтэк.
– Прими, Дух Гольца Тонмэя, прими и ты, Дух здешней земли, куда мы приехали, нашу благодарность за твое покровительство над нами все дни, проведенные в пути, – проговорил Тонмэй, подбрасывая кусочки жира и мяса в огонь.
Над очагом повесили старый медный чайник, а в котел поменьше положили куски мяса. Его тоже повесили рядом с чайником.
– Илкэни, не забудь собак. Проголодались небось, – молвил отец.
Илкэни вышел и вскоре вернулся с замороженным мясом не первой свежести. Положил его недалеко от горящих углей, чтоб оттаяло.
Ламуты отдельно держали провизию для собак. Хорошо их кормили. Собаки любят обгладывать, затем крошить свежие кости, оттачивая клыки и разминая челюсти. После долгой дороги ламуты старались кормить собак мякотью, чтобы они быстрее восстанавливали силы.
Тонмэй учил сыновей, чтобы никогда не держали собак на одних костях. Собака поможет раздобыть сохатого, уямкана, иногда сокжоя, в первую очередь, говорил он, позаботься, чем будешь кормить собаку, только после этого подумай о себе.
– Ама, сначала построим лабаз, да? – спросил Илкэни, после того как поели.
– А для чего нам пустой лабаз? Сначала нужно что-то раздобыть, чтоб было, что прятать. А у нас пока ничего нет – отозвался отец. – Дух охоты не любит торопыг.
Илкэни хорошо усвоил слова отца. Чуть оттаявшие куски мяса вынес и положил перед Мойто и Тайахсыту. Собаки бежали за упряжками. Мойто привычен к долгим поездкам. А Тайахсыту еще года нет. Это его первая поездка. Он сильно устал. Илкэни, сидя на корточках перед Тайахсытом, ножом измельчил мясо.
– Завтра осмотрим местность. Выясним, где мы и стоит ли тут охотиться, почитаем следы на снегу. Это тоже весьма занимательно, – напомнил Тонмэй сыновьям, перед тем, как ложиться спать.
* * *
У ламутов слово – единственное средство общения. Слово для них – это символ жизни, дающий право мыслить, сомневаться, радоваться, говорить о себе и своем здоровье. В конечном итоге, слово – это честь ламута.
Вот почему они превыше всего ценят твердость слова. Однажды данное слово ими выполняется неукоснительно. Ламут, не сдержавший однажды данного слова, считают они, не ламут.
Тонмэй с сыновьями приехал из-за обещания, данного парню из якутского улуса, хотя тот всерьез, кажется, и не воспринял слова ламутов.
Осмотрели местность. Внизу вдоль по обоим берегам реки простерлась густая тайга.
– Благодатная земля… – вздохнул Тонмэй.
– Если сюда перекочуем? Неплохо было бы, ама? –
