Голец Тонмэй - Андрей Васильевич Кривошапкин
Закончив работу, основательно перекусили в илуму. Поймали упряжных оленей и выехали к речке. Останавливаясь, делали затесы на деревьях. Последнюю затесь поставили уже на берегу реки. По этим пометкам Маппый доберется до лабаза.
Глава четырнадцатая. Как Маппый зауважал ламутов
После поездки к якутам прошло время. Ламуты сами точно не скажут, когда это было. Их никто никогда не учил буквам, письму и счету. Они больше верят звездам и временам года.
Из поездки к якутам привезли щенка по имени Тайахсыт. Но и до этого Тонмэй частенько ездил к якутам, выторговывая пули, порох, табак и муку. Первым якутом, проторившим тропу к ламутам, был купец Улахан Мурун. Как потом догадался Тонмэй, над Улахан Муруном был тойон повыше. Это купец Тарагай Мэхээлэ, который собирал ясак для губернатора. При первой встрече Тарагай Мэхээлэ одарил Тонмэя подарками, табаком. Расставаясь, велел ламуту, чтобы он отныне сдавал пушнину лично ему, а не через Улахан Муруна.
И вот та поездка с сыновьями осталась в памяти у них. Тонмэй, помнится, попросил у купца щенка. Тот не стал отнекиваться, заявил, мол, постарается найти.
Вот почему нежданный приезд Маппыя к их илуму со щенком Тайахсытом Тонмэй поначалу воспринял, будто он помчался к ним гонцом от самого купца. А на деле парень-якут сам к ним нагрянул, да еще с таким дорогим подарком.
Ясное дело, ни Тонмэй, ни его сыновья не узнают, какой разговор произошел между хозяином и молодым конюхом.
Через неделю, как уехали ламуты, Маппыя позвал купец. Тарагай Мэхээлэ встретил его долгим тягучим взглядом. Маппый по обыкновению хотел было сесть на табуретку, но купец сквозь стиснутые зубы процедил:
– Я не велел тебе садиться.
Маппый удивленно взглянул на хозяина: «Что с ним произошло? Почему так сердито меня встречает?..» – подумал он и поднялся с табуретки.
– С каких пор ты, хамначит[111], начал вести сношения с ламутами? – четко выговаривая каждое слово, грозно спросил купец.
– Понятия не имею, тойон[112], о чем вы говорите?
– А где твой щенок Тайахсыт? Сходи-ка сейчас же за ним и сюда притащи.
– Нету, тойон, щенка со мной.
– Подох, что ли? Плохо кормил небось? – ухмыльнулся купец.
– Я… Я его…
– Чего бормочешь, паскудный щенок?! – вдруг взорвался купец. – Сейчас же прикажу, чтобы привязали тебя к скамейке и прошлись кожаным ремнем по твоей спине.
Маппый побледнел, глаза потемнели. Он зло глянул на тойона. На скулах заиграли желваки.
– Чего молчишь, щенок? Где Тайыхсыт твой?
Маппый молчит.
– Я спрашиваю, где Тайахсыт?! – растягивая каждое слово, прошипел купец.
– Отдал ламутам.
– Кто тебе разрешил?!
– Щенок мой, а не чей-нибудь, – пробормотал Маппый.
– Кто здесь хозяин? Ты или я?!
– Ты, тойон.
– А ты – хамначит. Без моего ведома почему щенка отдал ламутам?
– Пожалел их. Они хорошие люди, – Маппый заговорил громче.
– Вправлю твои мозги ремнем!.. – купец не договорил, наткнувшись на огонь в глазах конюха. «Всегда был послушным, а тут побледнел от злости. Неужто не боится меня? Если каждый хамначит начнет своевольничать, то что будет завтра?» – злые мысли завертелись в голове Тарагай Мэхээлэ. Между тем Маппый на глазах изменил свой внешний вид. Сейчас перед купцом стоял другой человек, упрямый и хладнокровный.
– За что?! Что я совершил такое, чтобы меня наказать? – голос у Маппыя негромкий, но твердый.
– За своевольство. Имею право данной мне властью тебя наказать.
– За своевольство?! За какое такое своевольство?! – вырвалось у Маппыя.
– В начале нашего разговора разве я не сказал тебе, за какое?
Маппый промолчал.
– А то, что сейчас на равных споришь со мной, разве не вольнодумство?! Вольнодумцев в каторгу сажают. Я могу сам отправить тебя на каторгу, мало тебе не покажется.
– А за что хотите меня ремнем побить?
– Ты все еще споришь со мной, паскудный щенок?! – взревел купец, сжимая пальцы в кулак.
– У меня мать больна. Сердце у нее не выдержит, коли узнает, что со мной беда. – У Маппыя мать в самом деле в последнее время болеет сильно. Скрывает, никому не говорит о болезни. – Мой тойон, запомни, на скамейку добровольно не лягу… – тихо-тихо, почти шепотом вырвалось у Маппыя.
Тарагай Мэхээлэ остолбенел от наглости конюха.
Но в то же время испугался. «Остановись. Опомнись», – говорит ему внутренний голос. Помолчав, купец процедил:
– Запомни крепко наш разговор, щенок… А сейчас вон отсюда.
* * *
После жесткого разговора о щенке Тарагай Мэхэлээ долго не мог успокоиться. Подумывал даже заменить Маппыя другим конюхом, да подходящего работника еще сыскать надо. У тойона три табуна лошадей в отдаленных аласах. Маппый же считался лучшим конюхом. В самом деле, парень знал толк в лошадях. Разбирался в их нравах, повадках, знал сильные и слабые качества. Маппый слыл работящим, ловким. Не боялся лошадей. Общался с ними на «ты». Тарагаю не нравились открытость характера Маппыя. Даром он хамначит, зависимый его работник, тем не менее за словом в карман не лезет. Иногда тойон, поколачивал работников, а вот на Маппыя руки не поднимал, зная отчаянный характер и физическую силу парня.
Маппый сильно озабочен болезнью матери. Ухаживать ему за ней трудно из-за табуна Тарагай Мэхээлэ. Надолго отлучаться от коней тоже нельзя. Тойон, как узнает, взбесится.
Маппый договорился с соседями, чтобы в его отсутствие присматривали за матерью. Сосед Бытык Уйбаан с женой Катериной, люди в годах, отзывчивые, от зари до зари трудятся в хотоне[113], присматривая за скотом купца.
Сам Маппый удачливый охотник. Зимой часто делился с соседями зайчатиной. Бывало, привозил окорок сохатого, остерегаясь, что тойону это не понравится.
Мать гордилась сыном. Да вот простудилась в хотоне и слегла.
В этих местах зима выдалась лютая, студеная. Зайцев стало мало. Маппый видел, как летний паводок опустошил заячьи рощи.
Сохатый в последнее время тоже редко следы оставляет, а живого давно не видно. Это потому, что Тарагай Мэхээлэ снарядил нескольких охотников на сохатого. Купец торгует сохатиной в соседних улусах, а часть вывозит в город.
Мать, провожая сына, сказала, что неплохо было бы пожевать кусочек мяса, да поесть свежего супчика. Маппый обнял мать и шепнул: «Потерпи, мать, привезу мяса, обязательно добуду». Ему хочется чем-нибудь порадовать мать. Она просила не ухи. «Поесть бы супчика хоть немного…» – слабый голос матери будто слышен наяву. Как назло, даже зайцев не стало. Матери бы дать пожевать хоть немного мяса…
*
