Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
– Первым делом уксус! – сказал он, протягивая руку за судком. – Заправка салата, – он бросил осторожный взгляд через плечо, желая убедиться, что Зои уже ушла в кухню, – слишком деликатный процесс, чтобы отдавать его на откуп невежественной служанке.
Дега торжественно отсчитал несколько капель уксуса в ложку с солью и перцем, после чего смешал их в однородную кашицу.
– А теперь масло! – Он подходил к делу со всей серьезностью. – Камиль, ты как любишь: чтобы побольше масла или, наоборот, чтоб салат был посуше?
– Мне без разницы, – фыркнул Писсарро. – На твой вкус. Бог ты мой, столько шума из-за какого-то кочана салата!
Дега порывисто обернулся к Анри.
– Вот! Ты видишь! – рявкнул он. – Вот он, импрессионист! Ему не понять, что заправка салата – дело ответственное! А зачем! И так сойдет! Посыпал солью, кинул чеснока, плеснул масла, все перемешал – вот тебе и салат! Все эти импрессионисты, они такие во всем! Зачем обращать внимание на такую ерунду, как техника рисунка и анатомия? Зачем лишний раз напрягаться? Размазал краску по холсту, наставил розовых и голубых точек, обозвал это безобразие импрессионизмом, и готово!
– Успокойся, Эдгар, не надо так волноваться! – спокойно заметил Писсарро. – Смотри, ты разбрасываешь салат по всему столу.
– А кто тут волнуется? Я совершенно спокоен! – пронзительно воскликнул Дега, разбрасывая листья салата направо и налево.
Он с напускным безразличием отвернулся от гостя и вновь обратился к Анри:
– Расскажи мне про Брюссель. Разумеется, ты видел собор Святых Михаила и Гудулы? Сказочное зрелище, не правда ли? Кстати, у тебя было время побывать в музее Брюгге и ознакомиться с работами Ван Эйка? Вот, молодой человек, что я называю совершенством! Абсолютным совершенством! Какие руки, какие драпировки! Нарисовать лучше мог, пожалуй, лишь сам Господь Бог. А что это за слухи про дуэль? Давай, давай, рассказывай. Не сиди, как будто язык проглотил.
Анри ожидал этого вопроса. Новость о его дуэли облетела уже весь Монмартр.
– Я не дрался на дуэли, месье Дега, – смущенно проговорил он. – Я лишь бросил вызов некоему де Гро. Не мог спокойно слушать его высказывания о Винсенте. Дело было во время банкета по случаю закрытия выставки.
Он принялся описывать суть случившегося, и у него перед глазами снова встал длинный стол, накрытый белой скатертью, искрящиеся бокалы, накрахмаленные манишки, гул разговоров, сопровождаемый приглушенным позвякиванием ножей и вилок. Внезапно его внимание привлек де Гро, бледный белобрысый эстет, сидевший в конце стола. Размахивая руками, унизанными перстнями с аметистом, он высказывал свое собственное нелицеприятное мнение насчет того, что Винсента Ван Гога вообще никогда не следовало бы приглашать участвовать в выставках. Ведь он же просто псих, сумасшедший. Он даже ухо себе отрезал! Что же до его работ – ну, в общем, а чего еще можно ожидать от человека, по которому психиатрическая лечебница плачет…
Поначалу Анри пытался держать себя в руках; но очень скоро терпение его лопнуло и с трудом сдерживаемый гнев вырвался наружу.
– Месье де Гро!
Он грохнул кулаком по столу с такой силой, что расставленные бокалы испуганно зазвенели. Даже официанты замерли без движения с открытыми бутылками шампанского в руках.
– Только трус будет нападать на человека, который не может постоять за себя. Всех великих людей дураки, подобные вам, объявляли сумасшедшими! Если бы Винсент был сейчас здесь, он просто врезал бы вам по морде. А может быть, и простил – я не знаю. Но я его друг, и я вас не прощаю. Мне бы очень хотелось иметь возможность вызвать вас на дуэль на шпагах, чтобы с огромным удовольствием отрезать вам оба уха. Это мне не по силам. Но спустить курок я все же могу, и…
– А если месье де Тулуз-Лотрек будет убит на дуэли, – крикнул Сёра, вскакивая со своего места, – я тоже брошу вам вызов!
Де Гро принялся было сбивчиво оправдываться, но в наступившей неразберихе никто его не слушал, и затем его оправданиям был положен конец самим президентом клуба, громогласно удалившим его из зала.
– Так что, – скромно улыбнувшись, завершил свой рассказ Анри, – никакой дуэли не было. Де Гро швырнул на стол скомканную салфетку и вышел вон. Президент принес извинения от имени общества. И инцидент был исчерпан.
– Замечательно! – Дега был в восторге. – Это напоминает мне о тех прежних дуэлях, на которые люди вызывали друг друга из-за «Олимпии». Вставали ни свет ни заря, ехали в Буа, а потом умирали от простуды из-за той картины. Ты помнишь, Камиль? Кстати, а что сталось с той девчонкой, которая позировала для «Олимпии»? Этакая была штучка, а? Черт, как ее звали-то?..
– Викторина. Викторина Мёран. Сейчас, наверное, она уже бабушкой стала.
– В жизни больше не видел таких сочных грудей, какие были у нее, – продолжал Дега, предаваясь воспоминаниям. – И еще у нее был замечательный грушевидный зад. Уже по тому, как она вертела им, было видно, что она горячая штучка… Бог ты мой, уже почти восемь! – спохватился он, взглянув на часы. – Я обещал Дио, что мы заглянем к ним вечерком, после обеда. Клементина обещала специально для меня сыграть что-нибудь из Моцарта. Моцарт! Эх, какой великий музыкант!
Обед подошел к концу. Анри похвалил приготовленный Зои апельсиновый конфитюр, и польщенная старая служанка покраснела.
– Лично я терпеть не могу апельсиновый конфитюр, – проворчал Дега, когда они вышли из квартиры. – Но она считает, что вкуснее ничего в мире нет, а потому готова подавать его каждый божий день. Женщины поразительно тщеславны, когда речь заходит об их самых несущественных достоинствах, даже если те существуют только в их воображении.
На углу Писсарро распрощался с ними и, надвинув свою круглую черную шляпу почти на глаза, зашагал в сторону Северного вокзала. Дега и Анри продолжили свой путь до улицы Фрошо, где жили братья и сестра Дио. Это была холодная январская ночь, и порывистый, пронизывающий ветер гремел ставнями и гнал рябь по лужам на мостовой.
Уже на лестнице слышалось низкое ворчание фагота Дезире Дио и высокие звуки флейты его брата. Было что-то беззаботное, шутливое в этой перекличке двух инструментов, напоминавшее картинку в детской книжке, как мать-медведица играет со своими детенышами в чаще дремучего леса.
Но стоило Дега позвонить в звонок, как все звуки смолкли.
– Проходите, проходите, –
