Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна
«Рада тебя видеть. Очень сочувствую – это огромная утрата. Я знаю, как ты любила свою подругу. Я больше не пью и не употребляю. Уже двести девяносто семь дней».
Дороти купила книгу, где рассказывалось о том, как помочь близким пережить горе. Рекомендуемые фразы в ее устах прозвучали бы нелепо. «Она сейчас в лучшем из миров»; «Время лечит»; «Помолись – это приносит утешение». Впрочем, некоторые можно взять на заметку. Вот хоть эту: «Я знаю, как много она для тебя значила. Тебе повезло, что у тебя была такая подруга». Несколько фраз Дороти подчеркнула, а позже тренировалась произносить перед зеркалом, стараясь не замечать, какая она старая и пожухшая, не замечать разрушений, которые выпивка и наркотики сотворили с ней.
Утро в день похорон выдалось погожее, солнечное. Дороти тщательно вымыла и высушила волосы, и пусть уложить она их не могла, стрижка тем не менее изменила ее облик. Теперь Дороти смахивала на помесь Альберта Эйнштейна и престарелой хиппуши. Но тут уж ничего не поделаешь, верно? Морщины и усталые глаза никаким макияжем не замажешь. Учитывая, что зрение у нее слабое, а рука не слушается, накрасившись, она будет похожа на Бетт Дейвис в «Что случилось с Бэби Джейн?».
И все же Дороти постаралась. Она почистила зубы и облачилась в новую одежду. Теперь она слегка – совсем немного – походила на Блайт Даннер[10] после бурной ночи, зато одета вполне достойно.
Она села на велосипед и покатила в город, бесконечно благодарная погоде за солнце, хоть воздух и дышал холодом.
В городе она, нетерпеливо дожидаясь автобуса, выпила чай с соевым молоком и упорно повторяла про себя заученные фразы.
У нее получится. Она подойдет к дочери и постарается помочь. На этот раз все будет по-другому.
Дороти разглядывала свое призрачное отражение в окне автобуса. За стеклом убегало вдаль шоссе, которое уносило ее назад, к воспоминаниям.
Заставленная машинами парковка. Тенистые клены, городской парк, где играют дети…
Она такая обдолбанная, что себя не помнит, но делать нечего, выхода нет. Она здесь потому, что ее мать умерла.
«Мама! Слава богу, ты пришла!»
Таллула такая красавица, что ей, Дымке, становится бесконечно грустно. Ей сейчас шестнадцать? Как же так – неужто она, мать, точно не знает? Мрак распухает, переползает через преграды, и Дымка уменьшается, теряет силы.
«Ты поняла, как нужна мне».
Талли улыбается. Улыбается.
Сколько же раз она пыталась быть той, кто нужен этой девочке, и сколько раз не получалось. Дочь что-то говорит, не умолкает, а она вот-вот расплачется, поэтому подходит к ней и говорит: «Таллула, посмотри на меня».
«Ну смотрю».
«Нет. Посмотри. Я не могу тебе помочь».
Талли, нахмурившись, отступает на шаг.
«Но ты мне нужна».
Дороти отвернулась от окна. Что она сказала дочери тогда, в день похорон собственной матери? Она забыла. Если ей что и запомнилось, то это как она уходила… И еще темные, темные дни, месяцы, годы, которые последовали за этим. Мужчины. Наркотики.
А в тот день она передала свою дочь под опеку государства.
Автобус свернул на паромный терминал и, кряхтя, остановился. Дороти вышла и пересела на паром до Бейнбриджа.
Бывала ли она здесь прежде? Вроде нет, а если и бывала, то пьяная или под кайфом, потому что никаких воспоминаний в голове не осталось.
Остров со стороны смотрелся таким милым и ухоженным, с затейливыми магазинчиками и тихими улочками. В подобных местах все друг дружку знают, и такая, как Дороти, наверняка будет бросаться в глаза, пускай даже она и вырядилась во все новое и чистое.
Дороти знала, что без таблеток она бы точно сорвалась, а вот благодаря таблеткам удавалось держаться. Мысли слегка путались, соображала она туговато, но все же соображала, а это главное. Много лет она ненавидела таблетки и предпочитала терпеть скачки настроения, однако сейчас терпеливо проживала каждый день.
Хотя, честно говоря, выпить ей хотелось. Всего бокал.
Дороти сунула руку в карман и нащупала медальку, которую получила за девять месяцев трезвости на последнем собрании. Вскоре ей вручат следующую, за десять месяцев. Живи одним днем.
Вслед за туристами и местными Дороти сошла с парома на берег. По тихому в это октябрьское утро островному городку она отправилась искать нужный адрес. До католической церкви оказалось дальше, чем она рассчитывала, так что к началу службы она опоздала. Высокие двустворчатые двери церкви были закрыты. За свою жизнь Дороти умудрилась немало дров наломать, однако войти в одиночку в эту церковь она не осмелилась.
Заметив возле кленов на парковке пустую скамейку, она расположилась на ней, под пятнистой сенью деревьев. Перестав цепляться за жизнь, осенний лист оторвался от ветки и полетел вниз. Дороти отмахнулась от листа и задумчиво посмотрела на свои руки, а когда подняла взгляд, то увидела перед церковью Талли.
Дороти вскочила и направилась было к дочери, но потом остановилась. Двери церкви распахнулись, и на парковку потянулись скорбящие. Несколько человек подошли к Талли.
Вероятнее всего, родные Кейт. Видный мужчина, красивая девочка-подросток и двое лохматых мальчишек.
А вот и Марджи, она обняла Талли, и та зарыдала.
Дороти вернулась под дерево. Какая же она дура – решила, будто ей здесь место, возомнила, что способна помочь. Вокруг ее дочери достаточно тех, кто способен о ней позаботиться и кто небезразличен ей самой. В этот день они разделят их общее горе, и им всем станет чуть легче. Ведь именно так обычно и бывает? Именно так и поступают родные?
На Дороти навалились грусть и усталость, и она почувствовала себя бесконечно старой. Она проделала весь этот путь, следуя за призрачным лучом света.
Что толку притворяться? И времени у нас не вагон, сама понимаешь.
Голос Кейт. Честно говоря, лучше б я его не слышала.
Теперь-то ты видишь, да?
Я, словно маленький ребенок, зажмуриваюсь, уверенная, что в этой самодельной темноте меня не видно. Исчезнуть – вот чего мне хочется больше всего. «Оглянись назад, посмотри на собственную жизнь»? Да ни за что на свете. Это причиняет такую боль, что и не опишешь.
Ты от меня прячешься.
– Да. Знаешь, вы, мертвые, ничего не теряете.
Я слышу, как она приближается – ко мне словно огонь подбирается. Перед глазами мелькают крохотные белые звездочки. Пахнет лавандой, детским кремом и… коноплей.
Я возвращаюсь обратно.
Открой глаза.
Она говорит это так, что решительности у меня убавляется.
