Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна
– Наверное, готова, но по ощущениям будто бы нет. Вдруг…
– Живи одним днем, – напомнила ей доктор Муди.
Казалось бы, заезженное клише, прямо как текст молитвы о душевном покое, – прежде, услышав такие фразы, Дымка закатывала глаза. Сейчас она знала, что иногда клише говорят правду.
– Живи одним днем, – кивнула Дороти.
Она надеялась, что осилит, просто надо расколоть жизнь на множество мелких кусочков. Доктор Муди протянула ей маленький пакет:
– Это тебе.
Дороти взяла пакет, посмотрела на картинку с ярко-красными помидорами.
– Семена томатов. Для твоего огорода.
Дороти подняла голову. За последние недели у нее сложился план. Она обдумывала его, воображала, мечтала. Вот только получится ли? Хватит ли у нее сил переехать в маленький, когда-то принадлежавший ее родителям дом на улице Светлячков, выкорчевать разросшиеся рододендроны и можжевельник, распахать клочок земли и вырастить хоть что-нибудь? Ведь заботиться она не умеет – это ей никогда не удавалось. В ней медленно, пузырясь, закипала паника.
– Я в понедельник подъеду, – сказала доктор Муди, – с парнями. Мы тебе поможем там все в порядок привести.
– Правда?
– Дороти, ты справишься. Ты сильнее, чем думаешь.
«Нет, не справлюсь». Но был ли у нее выбор? Ведь назад-то пути тоже нет.
– Ты с дочерью свяжешься?
Дороти тяжело вздохнула, и в голове закружились образы из прошлого. Все те случаи, когда Дымка бросала Талли. Может, ее и зовут опять Дороти, да вот только Дымка все равно осталась частью ее, та самая Дымка, которая разбивала сердце дочери столько раз, что и не сочтешь.
– Пока не буду.
– А когда?
– Когда поверю.
– Во что?
Посмотрев на наставницу, Дороти увидела в ее темных глазах печаль. И неудивительно. Доктору Муди хотелось излечить Дороти, такой целью она задавалась с самого начала. В своем стремлении доктор заставила Дороти отказаться от выпивки и наркотиков, в худшие моменты уговорила ее не сворачивать с пути и убедила принимать лекарства, чтобы легче переносить перепады настроения. И все это помогло.
Однако прошлое не излечишь. Таблетки от искупления грехов не существует. Сейчас Дороти просто должна надеяться, что однажды она станет достаточно сильной, чтобы взглянуть в глаза дочери и извиниться.
– Когда поверю в себя, – ответила она наконец, и доктор Муди кивнула.
Хороший ответ. Это они все время обсуждали на групповой терапии. Верить в себя необходимо – и сложно для тех, кто преуспел в своем умении разочаровывать друзей и родных. Дороти пыталась говорить честно и искренне, но на самом деле возможность искупления представлялась ей сомнительной. Нет, ей это не дано.
Жить одним днем, одним вдохом, одним ощущением – вот так Дороти училась новой жизни. Тяга к наркотикам и алкоголю никуда не делась, она мечтала о забытье, которое они дарили, но помнила и зло, которое они причинили, не забыла про сердца, которые она из-за них разбила. Вообще-то она нарочно напоминала себе обо всем этом, она прониклась почти фанатичной верой в собственные изменения – наслаждаясь болью, она окуналась в ледяные воды трезвости.
Дороти действовала медленно, вперед не забегала. Она написала банковскому управляющему дочери, что собирается переехать в старый родительский дом на улице Светлячков. Дом долго простоял пустым, так что она не видит причин не воспользоваться им. Когда Дороти отправила письмо, в ней затеплилась слабая надежда. Каждый день, подходя к почтовому ящику, Дороти думала: сегодня дочь ответит. Но в январе 2006-го, в первый год ее трезвости, Дороти получила от управляющего лишь сухое «Теперь чек за ваше ежемесячное содержание будет высылаться по адресу: улица Светлячков, дом семнадцать», а от дочери не было ни строчки.
Разумеется.
Те дни ее первой зимы представляли собой невнятный комок отчаянья, самоконтроля и усталости. Дороти выматывалась так, как никогда прежде. Она вставала на рассвете и до сумерек трудилась в обширном огороде. По вечерам падала на кровать, от усталости порой не в силах почистить зубы. На завтрак ей хватало банана или органической лепешки, обедала в огороде (сэндвич с индейкой и яблоко), устроившись по-турецки на черной, распаханной земле, которая пахла надеждой. По вечерам ездила на велосипеде в город, на собрания. «Привет. Я Дороти, и я наркоманка». – «Привет, Дороти!»
Как бы дико это ни звучало, такая бубнежка успокаивала и умиротворяла. Чужие люди, которые после собрания пили из картонных стаканчиков скверный кофе и жевали черствые пончики, стали друзьями. Она познакомилась с Майроном, а через Майрона – с Пегги, а благодаря Пегги – с Эдгаром, Оуэном и сообществом фермеров.
К июню 2006 года она расчистила четверть акра и распахала небольшой участок. Потом Дороти купила кроликов, построила для них загон и научилась смешивать их навоз с гниющей листвой и скудными остатками собственной пищи. Она больше не грызла ногти и заменила пристрастие к марихуане и выпивке любовью к органическим фруктам и овощам. Она почти отгородилась от мира, считая, что жизнь без современных искушений лучше подходит ее принципам самодисциплины.
Стоя на коленях, Дороти рыхлила землю, когда ее кто-то позвал.
Она отложила лопатку и выпрямилась, стряхивая с грубых садовых рукавиц грязь.
К ее калитке направлялась низенькая пожилая женщина, одетая в вылинявшие от стирки джинсы и белую толстовку, надпись на которой прямо-таки кричала: «ЛУЧШАЯ В МИРЕ БАБУШКА». В темных волосах ярко, словно на хвосте у скунса, белела седая прядь, а круглое лицо с полными щеками заканчивалось острым подбородком.
– Ой, – женщина резко остановилась, – это ты.
Дороти стащила рукавицы и сунула их за пояс штанов, а потом, отерев пот со лба, подошла к ограде. Она собиралась было сказать: «Мы, кажется, незнакомы», когда в голове мелькнула картинка.
Вот она лежит на диване, раскинув в стороны руки и ноги, на животе горка травки. В дверях какая-то добросердечная тетка, и она силится улыбнуться гостье, но такая обдолбанная, что у нее вырывается лишь дебильный смех. Таллула, пунцовая от стыда, смотрит на мать.
– Ты – мама девочки с запеканкой, – тихо сказала Дороти сейчас, – из дома напротив.
– Правильно, Марджи Маларки. Да, тогда, в 1974-м, дочка моя в ужас пришла, когда я отправила ее с горячей запеканкой к вам. Ты тогда была… не расположена к общению.
– Обкурилась. И, вероятнее всего, напилась.
Марджи кивнула.
– Я просто посмотреть зашла – не знала, что ты вернулась. Дом так долго пустовал. Вообще следовало бы, конечно, давно заметить, но… год тяжелый выдался. Я и дома-то редко бывала.
– Хочешь, присмотрю за твоим домом? Могу почту забирать. – С этим предложением Дороти дала маху, она и сама это почувствовала. Такая чудесная женщина, как Марджи Маларки, которая встречает соседей запеканкой и наверняка шьет лоскутные одеяла,
