Американские девочки - Элисон Аммингер
– Я не доверяю жизни, – ответила она.
Сестра кинула мне свой плед младенчески-голубого цвета. Ткань источала легкий запах ванили, ее духов, и я чуть не расплакалась, до того мне захотелось набрать этого запаха в бутылочку и увезти с собой, сохранить при себе маленькую частичку сестры, пусть она и ходячая катастрофа. Такие же чувства у меня вызывал запах макушки Бёрча. Бёрч нежно пахнет присыпкой для младенцев, и иногда я даже боюсь навредить ему, потому что мне хочется сжать его в объятиях сильно-пресильно. Сейчас я помнила, что он так пахнет, но в точности восстановить запах не могла; и точно так же я знала, что к тому времени, как я окажусь на борту самолета, уже растеряю ощущение, которое у меня порождает запах пледа сестры.
Может, это и не она ходячая катастрофа. Может, это я.
– Готова вернуться домой?
– Я уже почти собралась, – сказала я. – Я умею очень быстро укладывать вещи. Клянусь.
Она покачала головой:
– Я не об этом говорю.
Я понимала, о чем она говорит.
– Не знаю. Я все ждала, что мама в какой-то момент извинится. А теперь еще и Дун на меня обозлилась. Я так по ним по всем скучаю, и мне очень хочется, чтобы все стало как раньше, намного раньше, но я понимаю, что это и близко невозможно, потому что теперь все совсем по-другому. Такое чувство, что мама иногда бывает прекрасным человеком, а иногда – совершенно ненормальным.
– Потому что так и есть.
– Но разве ненормальное состояние не отменяет полностью все хорошее? Не делает его неправдой? Вот я все лето читала про разные жуткие семьи, и я понимаю, что у нас-то все обстоит не так уж плохо. Ведь не скажешь, что папа извращенец, а мама заставляет меня сидеть в кладовке. И все равно мне иногда кажется, что мама с папой не очень-то стараются. Потом я говорю сама себе: «Ну, в принципе они и не обязаны очень стараться». И тут же думаю: «Нет, подождите-ка минутку, конечно обязаны». И тогда я начинаю так на них злиться, что мне снова хочется сбежать, только куда-нибудь еще дальше, и чтобы денег было больше. Не надо на меня так смотреть, я же не говорю, что реально собираюсь сбежать. Я хочу увидеть брата, хочу настроиться, прикинуть, как буду выживать в дурацкой новой школе, но еще я хочу, чтобы родители немножко больше поработали именно как родители, чтоб приложили немножко больше усилий. И тут я опять чувствую себя скотиной.
Делия заговорила не сразу. После долгой паузы она сказала:
– Думаю, нельзя ожидать от людей большего, чем они могут дать. И тебе же лучше не злиться, если они не могут дать столько, сколько ты хочешь, а простить их. Тогда и самой дышится легче, делаешься счастливее.
Я минуточку поразмыслила над ее словами. Они относились к разряду тех истин, в которых нет смысла не верить, но легче все равно не становилось.
– А на крайняк, если у тебя там все пойдет не круто, – добавила сестра, – будущим летом я одолжу тебе свою кредитку, и ты снова сможешь сюда приехать.
– Правда?
– Правда.
Я обняла ее так крепко, как не обнимала, наверное, никогда в жизни, и она тоже очень крепко обняла меня в ответ. Как бы мне хотелось, чтобы и ее тоже кто-нибудь любил, присматривал за ней.
– Чуть не забыла, – сказала она, отстраняя меня и направляясь к своей сумке, лежавшей в другом конце комнаты. – Декс просил передать тебе вот это. – Она швырнула в мою сторону футболку. «Слишком много крутых перцев». – Велел тебе надеть ее в школу в первый день занятий и при этом думать о нем.
– Решено, – сказала я. – Но на всякий случай я придумаю запасной план социального самоубийства, мало ли что.
Делия одновременно зевнула и засмеялась, а потом вернулась на свое место на диване.
– Если увидишься с ним, передай ему от меня спасибо.
– Я знаю, что он хороший, – сказала сестра. – И хочешь верь, хочешь нет, от этого только хуже. А я-то полжизни клялась себе, что никогда не стану такой, как Кора.
Она говорила тихо и нежно. На мгновение мне показалось, что она вот-вот заплачет.
– Мы с Джереми много общались вчера вечером, – сказала я. – Он говорит, что самое сложное в жизни – научиться быть обычным.
– Ясное дело, он же эксперт, – откликнулась Делия. – И разве не мило с моей стороны не спрашивать, куда делись твои штаны?
– Ты же говорила, что это платье.
– Очевидно, я ошиблась. Ну, и куда же вы ходили? Наши пташки-неразлучники хорошо повеселились?
Меня подмывало выложить ей все о событиях прошлой ночи, но скорее всего она сочла бы мой рассказ самой безумной ложью.
– Да, хорошо повеселились.
– Может, нам следует поговорить об этом?
– Веселье было не такого рода. Слово скаута!
И я салютовала Делии жестом из «Чипов на палубе!», после чего уселась с ней рядом на диван. В доме было тихо и спокойно, как наутро после чудовищного ночного урагана. Адреналин быстро уступал место усталости, и я привалилась к плечу сестры, которое оказалось мягче и податливее, чем я думала. Приобняв меня, она начала поглаживать мне плечо, ритмично, медленно, напевая при этом колыбельную, которую наша мама поет Бёрчу: «Тише, крошка, не шуми, ничего не говори». Когда сестра умолкла, я уже почти спала.
– Анна. Я совсем не хочу сердить тебя, поэтому, пожалуйста, постарайся понять меня правильно. Хорошо?
Я полупроснулась, но глаз не открывала.
– Знаю, маме не мешало бы извиниться перед тобой, и я знаю, что такие вещи несопоставимы, но… – Она сделала паузу, видимо, пытаясь подобрать правильные слова и не прозвучать жестко. – …Ты сама когда-нибудь просила у нее прощения? Не так-то просто всю ночь сидеть на диване и ждать кого-то, даже если ты на этого кого-то страшно злишься.
Я ничего не ответила, и она снова принялась тихо напевать, но заснуть мне уже не удалось.
– Я не нарочно веду себя как скотина, – сказала Делия.
– Знаю, – шепнула я.
20
Сестра утверждает, что я снова заснула, но я только помнила, как на минутку присела к ней на диван, и вот я уже еду в ее машине с багажом в обнимку, смотрю в окно и мысленно прощаюсь с ее домом, летом, Лос-Анджелесом.
По пути в аэропорт в какой-то момент телефон дернулся у меня в руке. С незнакомого номера пришла эсэмэска всего в одно слово: «СПС», за которым следовала картинка – крошечный розовый кролик,
