В доме на холме. Храните тайны у всех на виду - Лори Фрэнкел
Они связывались с ним через интернет, а не по телефону, чтобы он видел их лица, а они — его лицо и все остальное, что он хотел показать: мистер Тонго был поклонником наглядных пособий, что никого не удивляло. Он по-прежнему предпочитал гигантский гимнастический мяч настоящим офисным креслам, и это создавало у Рози и Пенна впечатление, будто он разговаривает из поезда, слегка покачиваясь вперед-назад, а иногда из стороны в сторону. Потом внезапно переставал качаться и принимался бегать по комнате, то появляясь в кадре, то пропадая, то появляясь на экране, то пропадая, то выхватывая книги с полок, то модели из ящиков, то залезая с ногами на стол, чтобы доходчивее донести свою идею, несмотря на то что в результате они видели лишь его ботинки и нижнюю часть брюк.
В этот раз Рози и Пенн подумали было, что кликнули не тот контакт, ибо, когда произошло подключение, перед их глазами открылось помещение, напоминавшее класс для занятий в детском саду: раскрашенные в пастельные цвета кубики с буквами высились горами и небоскребами — целый город из шатких башен.
— Мистер Тонго? — позвал на пробу Пенн.
Нет ответа.
— Мистер Тонго, — позвала Рози. Прошло немало лет, но они по-прежнему не называли его по имени.
Нет ответа.
— Это что, глюк вай-фая? — вслух подумал Пенн. — Или, может, его самого проглючило?
— Разъединись и попробуй снова, — посоветовала Рози.
И вдруг послышался рев. В кадр, переваливаясь, вошел Годзилла. Он метался от одного опасно шаткого здания к другому, друг за другом превращая их в руины, а потом взгромоздился на одну из куч строительного мусора и триумфально воззрился в камеру. На шее у него висела табличка с аккуратно выведенными буковками: ПУБЕРТАТ.
Годзилла выглядел довольно внушительным, пока рядом не замаячило лицо мистера Тонго, в три раза больше размером. Судя по его виду, он готовился принимать свою номинацию на «Оскар».
— Здравствуйте, мистер Тонго, — хором сказали Пенн и Рози, и непонятно, чего в их голосах было больше — веселья или опаски.
— Я был тут все это время! — Мистер Тонго покрутил в руках пластикового Годзиллу, словно они нуждались в доказательстве. — Монструозное здрасте всем.
Они неуверенно улыбнулись:
— Как поживаете, мистер Тонго?
— Я? Я — замечательно. Рад быть с вами. Счастлив видеть вас обоих. Итак! Снова в школу! Какое волнующее время! Quelles felicitations![19] Мазаль тов!
Пенну казалось весьма любопытным то, что примерно десятка лет учебы оказывается достаточно, чтобы все запомнили академический календарь на всю жизнь — даже такой человек, как мистер Тонго, у которого детей не было, каждый сентябрь поздравлял их с началом нового учебного года. Словно школьные годы порождали ностальгию, настолько глубоко въедавшуюся в клетки, что организм ощущал ее каждую осень так же естественно, как белки в парке начинают лихорадочно запасать продовольствие на зиму — и не важно, что погода до сих пор прекрасная и всех их по-прежнему греет солнце.
— Да, очень волнующее, — согласился Пенн, а потом неловко добавил: — Спасибо.
— Всегда пожалуйста, всегда пожалуйста. Итак, друзья мои, в честь нового года, думаю, пора нам пройти особую тему сверх школьной программы: «Пубертат и блокаторы. История любви».
В миниатюрном окошке в углу экрана Рози видела, как ее брови поползли вверх.
— О, мистер Тонго! Поппи всего девять! — Может, он сбился со счета? — Нам до этого еще несколько лет.
Лет!
— Время летит, как брошенный банан, дорогая. — Его глаза сверкнули. — Когда вы двое в последний раз серьезно говорили о блокаторах гормонов?
Рози вспомнила Дуалистический ужин с Марджинни и Фрэнком. Они начали его с тыквенного супа, то есть это было осенью, то есть прошел уже год.
— Довольно давно, — признала Рози.
— Что ж, давайте поговорим! — Мистер Тонго хлопнул в ладоши. — Это будет весело!
За минувшие годы мозг Пенна взял в привычку после каждого обещания мистера Тонго — «это будет весело» — проигрывать тему из «Челюстей».
Рози покачала головой.
— У урожденных мальчиков пубертат наступает позднее, чем у урожденных девочек. Еще не время. Слишком рано думать о блокаторах гормонов.
— Слишком рано принимать их, — мягко поправил ее мистер Тонго. Он методично обкладывал Пубертатного Годзиллу кубиками-блокаторами, строя вокруг него тюрьму. — И как раз самое время думать. Вас впереди ждут непростые решения. Блокаторы — и как долго? Гормоны изменения пола — и когда? Операции — и какие? Все/что-то/ничего из перечисленного? Трудные материи. Как думаете, Поппи обо всем этом беспокоится?
— Вовсе нет, — заверила Рози.
Но мистер Тонго не проникся:
— Вот это меня и беспокоит. Знаете, когда-то детей-трансгендеров не было. Ваш сын приходил к вам в платье, и вы говорили: «Ты мне больше не сын!» или «Мальчики не носят платья!» — и точка. Этот парнишка рос, и если ему удавалось пережить детство, пубертат и юность, то, может быть, при условии, что ему везло, он со временем находил дорогу в сообщество людей, которые понимали то, чего никто никогда не понимал. И он постепенно менял одежду и прическу, имя и местоимения и понемногу пробовал, как это — быть женщиной, и за годы и десятилетия мог постепенно ею стать. Или мог покончить с собой намного раньше. Уровень самоубийств среди этих детей превышает сорок процентов, чтоб вы знали.
Пенн прикрыл глаза. Он знал.
— Теперь во многих отношениях стало лучше. Клоду повезло. Он пришел к вам и сказал, что хочет носить платье, быть девочкой, и вы сказали — ладно, сказали, что поможете, что это не имеет для вас значения, ведь вы любите его, что бы ни случилось. Так что вы позволили
