Зов земли - Камалешвар
— Как раз сейчас в каком-то колледже кто-то уходит в отпуск по беременности… Не так ли?.. Ты, наверно, постоянно мечтаешь, чтоб кто-нибудь умер и тебя взяли на его место?
Рича ничего не ответила. Неужели о ней можно так подумать? Может быть, и вправду ее стремления так низменны? И она в действительности стала бездушной эгоисткой? Однако это не ее вина. Как и многим другим, ей не суждено освободиться от духа рабской покорности, свойственного среднему классу. Хорошо говорить об этом Шайлешу. Ему никогда не приходилось быть на месте Ричи. Но он сказал — и был таков. Сразу порвал все, что связывало их за время четырехлетнего знакомства.
Несколько дней Рича ждала, что Шайлеш вернется. Он мог войти в любую минуту. Улыбаясь, он скажет ей: «Извини меня, Рича! Я понимаю, что тебе нелегко. У нас все будет по-прежнему». Однако Рича скоро поняла, что прежнего не вернуть. Каждое мгновение не похоже на прежние. Оно несет нечто новое и неизведанное. Напрасно искать в нем тени прошлого…
Мать до сих пор не вернулась. Винод тоже ушел неизвестно куда. Лишь тусклый свет лампочки да сама Рича сопротивлялись наступившему мраку. Да, мраку, который заполз в душу и матери, и Виноду, и Риче. И нет никакого средства изгнать его. А смириться и жить с этим мраком в душе слишком мучительно. Вот отец решил смириться, но это ему не помогло. А Рича однажды предприняла попытку как-то изменить свою судьбу: она добилась приема у большого начальника. Он сказал ей:
— Ждите, терпеливо ждите. Что-нибудь будет. Обязательно будет. Надо только подождать. Я пока ничем помочь не могу. В каждом колледже избыток преподавателей. Сейчас учащихся мало, а преподавателей слишком много.
И опять для нее началось ожидание. Неопределенное ожидание. Долгое, томительное ожидание…
Рича взяла газету. Она была двухдневной давности. Бог знает сколько людей в мире ведут борьбу с мраком. Одним везет, других он безвозвратно поглощает. Мировая политика ее не интересует. Вот мать — другое дело: читает газеты очень внимательно. Вчера утром она сказала:
— Я думаю, жизнь у нас в стране наладится только тогда, когда уменьшится население. Правда, Рича?
— Ну что ты, мама! Разве сестра может с тобой согласиться? Ей будет прямой ущерб, если все начнут соглашаться на операцию. Кто после этого будет брать отпуск по беременности? Работы ей тогда вовсе не видать!..
Как ни горько слышать Риче насмешку брата, все же в ней звучит суровая правда жизни. Но как трудно смириться с этой правдой!
— Замолчи сейчас же! — кричит она. — Если бы ты был хоть на что-нибудь способен, мне не пришлось бы так мучиться!
В глубине души она чувствует, что рассердилась не на Винода, а на себя. На свое никчемное «я», превратившееся в некое подобие грязной тряпки, о которую вытирают ноги при входе в дом.
Рича вынула из сумочки блокнот. Блокнот в красной обложке, подаренный Шайлешем в день рождения…
«Первое января… Храни его, Рича. Через год где-нибудь в укромном уединении, у высоких гор, покрытых снегом, мы будем читать… что говорили друг другу в прошедшем году… Какие мечты она лелеяла!.. Месяц фальгун… Было розовое прекрасное утро… И ты попросил у меня… Что?.. Всего один поцелуй!.. Мое лицо, вероятно, порозовело от смущения…»
«Апрель… Мы сидели под тенистым деревом, и я сказала: «От твоих волос исходит такой удивительный аромат. Каким шампунем ты их моешь?» И ты ответил: «Это твой аромат. Его впитали мои волосы».
«Июнь… В каникулы университет выглядит таким пустым и унылым. Словно грустное солнце в час заката, когда оно вот-вот утонет в ночной мгле… И ты задумчиво проговорил: «Ночь приходит потому, что солнце спать ложится». Какой поэт сказал эти слова? Неужели это так?..»
Нет, Рича, ты не должна все это повторять! Все, что было, ты отсекла и выбросила из своей жизни.
Следующие страницы остались пустыми. Но Рича знает, что могло быть написано на них… Нет, нет! Ей не нужно думать об этом!
«Октябрь… У госпожи Рахбар из колледжа «Деваприя видьяпитх» нарыв в горле. Она ложится на операцию, уходит на два месяца в отпуск. Возможно, она поедет к мужу в Канаду…»
Эта запись привлекает внимание Ричи. На всех других страницах нет ничего стоящего. Так, всякие пустяки… Завтра же с утра она пойдет к директору колледжа. Что бы там ни было, а эту возможность упускать никак нельзя…
Рича кладет блокнот на стол. Садится на вертящееся кресло отца, закрывает глаза. Она слышит шаги матери и Винода. Кажется, они оба подошли к двери. Но Рича не встанет, нет. Она так и будет сидеть в этом кресле. Будет ждать. Будет ждать наступления утра. Восхода солнца. «Ведь утро наступает потому, что просыпается солнце!» Кто это сказал?
Перевод В. Балина.
Рамакант
НЕПОНЯТНО ПОЧЕМУ
© Ramakant, 1977.
Наша мама то и дело повторяет:
— Такая уж судьба моя горькая!
И мы понимаем почему. Мама, наверно, велела отцу сходить на базар за овощами или еще за чем-нибудь. А он, наверно, ответил:
— Хорошо-хорошо. Подай сумку и деньги.
Она, наверно, положила перед ним и то, и другое, а он не сдвинулся с места. Она, наверно, опять сказала:
— Иди же, вот сумка и деньги лежат.
А он, наверно:
— Да-да, иду! Вот только газету дочитаю.
— Ты посмотри, у меня печка зря топится! Потом дочитаешь!
Мама, наверно, уже рассердилась. А он, наверно, в ответ:
— Тогда пеки лепешки, вот и будет не зря.
Когда же лепешки были готовы, то отец, наверно, очень удивился и сказал:
— Ого, уже и лепешек напекла! А приправы никакой разве нет? Ну ладно, и так съедим!
А сам, наверно, как прилип к своей газете, так и оторваться не может.
— Мы-то съедим, а Маллу и Гуллу? Им с утра в школу надо. И так детишки не видят ни масла, ни молока. Разве их двумя лепешками накормишь? Поели бы овощей — глядишь, до двух часов были бы сыты.
— Чего же ты их на базар не пошлешь?
— Да как же я пошлю? Если бы рядом базар был! А на улице и рикши, и повозки, и машины снуют. И мальчишек-хулиганов немало. Ни за что ни про что задирать начнут. Если уж сам не хотел идти, мог бы сразу сказать. Видно, при живом-то муже мне по всякой надобности самой надо туда-сюда бегать! О господи! Такая уж судьба…
— Ладно, ладно! Хватит! — ворчит
