Зов земли - Камалешвар
— За все даю двадцать рупий.
Мама молча смотрела на них. Она как будто все время чего-то опасалась. А когда услышала про двадцать рупий, сразу подошла к отцу и говорит:
— Не надо, не продавай! Зачем тебе расставаться с книгами?
Торговцу это не понравилось. С мамой он больше не разговаривал, а стал ждать, что отец скажет. Тот отвечает торговцу:
— Ты не слушай, что она говорит. Двадцать рупий — это, конечно, совсем мало…
Мама не дала ему договорить и закричала:
— Нет-нет! Я не позволю тебе продать свои книги даже за сотню рупий!
— А зачем они мне? — возразил ей отец. — Я прочитал их. Эти продам и куплю другие.
Отец все-таки продал книги. Сторговались они на двадцати пяти рупиях. Когда торговец связал книги в пачки и ушел, отец протянул деньги маме.
— Вот, возьми! И напрасно ты так расстраиваешься. Ничего не поделаешь, если времена тяжелые настали.
— Ты же говорил, что хочешь купить другие книги. Заклинаю тебя, истрать эти деньги на книги!..
В тот день мама долго плакала.
* * *
На следующей неделе отец все-таки нашел работу. До этого он приходил вечерами усталый, садился на кровать, долго сидел и ни с кем не разговаривал. А тут вернулся домой веселый. Сразу же вымыл руки, попросил есть и радостно объявил, что с завтрашнего дня пойдет на работу.
Мама очень обрадовалась.
— Ну, значит, у нас нынче праздник!
Отец сказал:
— Жалованье будет на десять рупий меньше, но я согласился. Это все-таки лучше, чем без работы сидеть.
Пока отец не работал, Маллу совсем перестал задираться. А тут вдруг ни с того ни с сего ущипнул меня. Я в ответ кулаком его двинул. Он сразу к маме жаловаться побежал. Мама хоть и пожурила нас обоих, но совсем не рассердилась. Глаза у нее даже улыбались. Она взяла Маллу к себе на колени, а меня ласково потрепала по плечу и усадила рядом с собой. Мы давным-давно не видели отца и мать такими веселыми.
С первой получки отец купил нам новую одежду и парусиновые башмаки. По вечерам он опять стал приносить старые книжки. Мама опять посылала его на базар и опять проклинала свою судьбу, когда ей не удавалось оторвать отца от книги или газеты.
Нам опять все было понятно.
А однажды он не принес ни книги, ни газеты.
В то утро я отобрал у Маллу мячик и положил в свою сумку. Брат целый день не давал мне покоя — все требовал свой мячик обратно. А как увидел отца, даже про мячик забыл.
Отец опять, как раньше, сел на кровать и подпер голову руками. Мама заварила чаю и поставила чашку на табурет перед отцом. Он даже не взглянул на чай. Мама едва на ногах стояла, ее трясло всю. Она тихо сказала:
— Пей чай, а то остынет…
— Сейчас выпью, — ответил отец.
— Что у тебя нынче стряслось? Почему молчишь? С работы уволили?
Она говорила так, будто обо всем уже догадывалась.
— Нет, не уволили.
— Что же ты так сидишь? Заболел?
— Нет.
— Так что же?
— Думаю, работать мне дальше или нет.
— Как так?
Отец опять надолго замолчал.
— Что же ты молчишь? Если не уволили, то о чем же думать-то?
Похоже было, что мама немножко успокоилась.
— Тут заварилось дело гораздо паршивее, чем увольнение, — проговорил отец.
У мамы — она размахивала веером перед печкой, чтобы раздуть огонь, — рука вдруг остановилась. Отец повторил еще раз совсем тихо, будто сам с собой разговаривал:
— Да, гораздо паршивее, чем увольнение… Поняла?
— А раньше ты об этом разве не знал?
— Знал. Всем известно было, что нас на место уволенных взяли. А нынче все те, кого уволили за участие в забастовке, шествие устроили. Человек тридцать пришло. И жены, и детишки ихние. Потом полицейские нагрянули, затолкали всех в грузовики и увезли…
— А другие что думают?
— Про других не знаю. А сам так полагаю, что от работы этой надо отказаться.
Мама ничего не сказала.
Отец еще помолчал. Потом спросил:
— Ты как мне посоветуешь? Отказаться?
— Хочешь, чтобы за тебя я решила? Думаешь, упрекать тебя буду, если откажешься?
Огонь в печке совсем погас. А у мамы, похоже, сил в руках не было, чтобы даже веером махать. Мне вдруг пришло в голову, что в нашей печке никогда больше огонь не разгорится.
Отец повалился на кровать. И тут вдруг заметил нас:
— Вы что здесь делаете?.. Идите во двор! Играйте там!
А мы стоим, как будто ничего не слышали.
И тут вдруг отец строго прикрикнул на нас:
— Я кому сказал? Марш отсюда!.. Что вам не играется? Убирайтесь с глаз моих долой!..
Мы испугались, побежали во двор и притаились в уголке.
Почему отец на нас так рассердился и накричал, нам совсем непонятно было…
Перевод В. Балина.
Нирмал Варма
СМЕРТЬ СОБАКИ
И снова ночь. Все в доме настороженно прислушиваются. Вот раздается пронзительное отрывистое визжание. Тишина в доме вздрагивает. Всего лишь на один миг. И снова все спокойно, как прежде.
Над небольшим пространством на крыше только парусиновый навес. Но все называли это место комнатой Нитина. Когда Нитин отсутствовал — а чаще всего так и было, — Мунни брала щенка на руки и несла туда. Два месяца назад его привез Нанхе в корзинке на руле своего велосипеда. Тогда щенок был совсем крохотный и легкий, похожий на комочек белой шерсти. Только возле глаз были коричневые волоски да на лбу красовалась черная точка, будто кто нарисовал ее нарочно.
Имя ему дали Люси. Отец смеялся: «Мунни, ты с ума сошла! Разве собак так называют?» Но можно ли переубедить Мунни? Уж если вобьет что-нибудь себе в голову…
Где и как раздобыл щенка Нанхе — неизвестно. Об этом никто и не спрашивал. Да и вообще вряд ли кто сейчас помнит, когда последний раз спрашивали у Нанхе, где пропадает он целыми днями и что делает.
Раньше отец, случалось, ворчал. Тогда Нанхе уходил из дома. Уходил, никому ничего не говоря. Наступала ночь, а его кровать на крыше оставалась пустой. Мать то и дело вставала, беспокойно вслушивалась, не открывается ли дверь, не идет ли он. А Люси… Люси как будто все понимала. Она ложилась на лестнице возле входной двери и ждала. Когда Мунни звала ее, Люси только чуть-чуть поводила хвостом, но на зов не шла.
Поздно ночью, когда Нанхе возвращался, Люси начинала прыгать вокруг, кидаясь на него передними лапами. И все
