Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк
– Это че, наезд? – свел он брови в одну линию, и всем стало понятно: скандала не миновать.
Лялин шустро втиснулся между мужчинами.
– Стопэ, олени! Вот выберемся на свободу, приглашу вас всех в «Пекинскую утку». Нигде в Москве вкуснее ее не готовят.
– Жаль только – жить в эту пору прекрасную уж не придется – ни мне, ни тебе, – процитировал Некрасова белорус. – Наш шанс на выживание – ноль целых, хрен десятых.
– А я позову вас в нашу обитель на «архиерейскую» уху, – кинулся разряжать обстановку Русич. – Пальчики оближете. Это – не обычная уха, а кулинарный шедевр на петушином бульончике.
– Что нам Репина палитра,
Что нам Пушкина стихи:
Мы на брата – по два литра,
По три порции ухи!
– скороговоркой произнес Тетух.
Брови артиста поползли вверх. Услышать от Паштета строки Галича он никак не ожидал.
Тем временем рты у мужчин наполнились слюной. Они ее шумно сглатывали, пытаясь обуздать разыгравшееся воображение.
– Братья мои! Не ссорьтесь, – засуетился батюшка. – Я сейчас приготовлю затируху. Обжарю муку, добавлю воды и соли. А назавтра сделаю лепешки: замешу тесто, раскатаю его и оставлю заветривать до образования корочки. Затем будем отрезать небольшие куски, раскатывать их и жарить. Корочка разделится на мелкие кусочки. После жарки они так аппетитно хрустят! Правда, для этого нужно растительное масло, но, как любит говорить монастырский отец эконом, за неимением гербовой пишут на простой…
После слов Русича мужчины заметно подуспокоились. Джамшед остался помогать монаху, Бурак с Алтуниным отправились в комнату отдыха играть в шахматы. Опираясь на костыль, сооруженный из подручных материалов, Паштет потянулся за Лялиным в «морской» зал. Юрий переселился туда после того, как Бурак объявил его угол «геопатогенной зоной, вредоносно влияющей на здоровье».
Тетух плюхнулся на лежанку опера, сложив ноги на его прикроватный столик.
– Атмосфера в коллективе близка к критической. У трагика совсем забрало упало – целыми днями ползает по подвалу со своим отвесом в поисках вчерашнего дня. Мажор воет. Того и гляди – с мозгов спрыгнет. У Айболита в последнее время тоже тюбетейку сносит: забил свой обрезанный на намаз, уцепился в Обаму, как черт в грешную душу, и все ему по фигу. У одного тебя, Юр, нервы крепкие, как нейлоновая удавка. Я весь обзавидовался…
– Если кому-то из нас завидовать, то только отцу Георгию…
– Брось ты! – фыркнул Павел, механически поглаживая раненую ногу. – Батюшка – чел с сумеречным сознанием. Такое впечатление, что в его мозг вживили чип с особой программой, по которой он живет, не испытывая ни малейшего драматизма. А это тоже патология.
– Что ты предлагаешь? – прервал Лялин его тираду.
Пашка сдвинул плечами.
– Не знаю. Но боюсь, что с голодухи может начаться такой движняк, на фоне которого Иероним Босх со своими ужасами покажется шаловливым мультипликатором. Я как-то смотрел фильмец пиндосовский, «Голод» называется. Так там один недоумок проводил жуткий эксперимент: загнал пять молодых людей в обвешанный видеокамерами подвал и больше месяца наблюдал за своими жертвами, оставив им лишь питьевую воду и скальпель. Еды у них не было, и люди стали терять человеческий облик. Ради выживания они были готовы на все, вплоть до каннибализма. Так вот, если что… я за себя не ручаюсь. Сам знаешь, у меня периодически вышибает кингстоны.
– Вышибает их у тебя исключительно на Мажора с Бураком. Как цепной пес, на них бросаешься.
– А на кого мне еще кидаться? – простодушно поинтересовался Паштет. – Поп с Айболитом повода не дают. На тебя не бросишься – прилетит по хлебалу пара свежих лещей. А эти… Лицедей меня бесит своими мудрствованиями. Пусть научится излагать свои мысли просто и доходчиво. Тошнит уже от выпендража: «Ваши слова, милейший, – бурлеск чистой воды, равно как и вы – акциденция современности», – довольно точно спародировал он интонации белоруса, натянув на лицо его выражение.
– Да ты, Пашка, артист. Вам с Бураком нужно дуэтом работать, – рассмеялся Лялин. – А мальца-то за что обижаешь?
– Мажор еще та… амфибия двуликая. Изображает бунтарство, а сам от родаков все ништяки имеет. Гены пальцем не раздавишь… Куршевели ему, видите ли, уже не вставляют – на русский экстрим приперся. Так пусть получит его по самые гланды. И нехрен возрастом прикрываться. А то умничает, как взрослый, а когда летит харчок в пятачок, поднимает вой в стиле Паниковского. Открыл пасть не по делу – получи и распишись! В любом животном cообществе существует иерархия, и ее следует соблюдать. И не вписывайся за этих пассажиров! Пусть сами выстраивают «коммуникативное взаимодействие», как выражается наш театральный деятель.
Юрий задумался над словами Паштета. В чем-то тот был, несомненно, прав, но в любом обществе должна быть не только иерархия, но и порядок. Сильный не должен обижать слабого только потому, что тот не может ему симметрично ответить. А нервы сейчас у всех на винте, включая его самого.
– Как нога? – сменил тему опер. Что делать дальше, он просто не знал.
– Да ноет пока. Ощущение такое, что по ней все время ползают муравьи. Джинсов жалко. Справные были портки, крепкие, плотные…
«Ребятки, ужин готов!» – раздался из рабочки голос отца Георгия, и мужчины поспешили на трапезу.
Затируху хлебали, молча, без особого энтузиазма. Всем хотелось вернуться в то «счастливое» время, когда на столе перед каждым из них стояла консервная банка кошачьего корма, миска каши, сдобренной комбижиром, жестянка морской капусты и кусок влажного «резинового» хлеба.
– Дядь Юр, как вы думаете, чичи к нам уже никогда не придут? – робко поинтересовался Сергей. – Что они вам на прощание сказали?
– Ничего, – ответил тот неуверенно. – Выстрелили в Пашку и ушли. Раз не приходят, значит, их уже повязали.
– И они в полиции про нас расскажут?
– А как же! – зло хохотнул Тетух. – Делать им больше нечего, как вешать на себя еще несколько статей.
Алтунин заметно сник.
– Стало быть, мы умрем здесь, и ни один археолог не найдет наших костей?
– Не исключен и такой вариант, – с прозекторским хладнокровием произнес Лялин, уставший работать психотерапевтом.
Узники надолго замолчали, ухнув каждый в свое. Да и о чем можно говорить, когда доедаешь последнего ежа без соли? Хотя нет, полпачки каменной соли у них еще было. Не было ежа. Только престарелый крысак да кот-дистрофик.
– Мужики, вы слышите запах чебуреков? – забредил вдруг Бурак. – Отчетливый такой, как в детстве. У нас, в Гродно, рядом с кинотеатром, ларек был. Там жарили пирожки, беляши и чебуреки. Мы, пацаны, перед сеансом всегда там в очереди стояли. Какая это была смакота! Ничего вкуснее тех чебуреков никогда не едал!
– А мне
